- Чего творю? Дури не даю плодиться. Ишь ты, чтоб в доме моем...
- Правду же...
- Правду? Какую правду? Давно ли ты, Полушка, с голым задом ходил да побирался? А тепериче вон, коняшку завел, на ярмарку ложки свои возишь. А будет смута, заберут у тебя коняшку, и ложки свои с голодухи грызть станешь, если забылся... что, память поутратили?
Глаза ее покраснели.
- Небось, привыкли уже... а ты, Заверзя, когда твоя младшенькая прихворнула, куда потащил? В цареву лечебницу? Или вот Анфимка...
...многих она знала, со многими говорила и люди слушали, кивали, отходили, сами себе удивляясь. Жена и та отмерла, дернула Мишаньку за рукав, поинтересовавшись тихо:
- Авось, обойдется?
Он же, прислушавшись к себе - вот у матушки егоной чутье было особое, почти собачье - покачал головой: нет, не обойдется.
- Жалко-то как...
Жена от жалости всхлипнула даже, и тут же за нею зашморгали носами детишки. Только не помогло. Не поедет Мишанька на ярмарку, будет другой год, другие именины, глядишь, поспокойнее. А зерно и в Завязцах сдать можно.
- В Кульбищи, - решил он сам для себя. - Там тоже ярмарка... недалече... туда завернем... по платку куплю. И по петушку сахарному, а будете тихо себя вести, то и орехов в меду дам...
...лучше уж на орехи потратиться, пущай порадуются малые, а то ж оно не понятно, как еще эта жизнь да сложится. Надобно будет на болота прогуляться, старые схроны проверить, не обветшали ли. И землянку вырыть, может, и не пригодится, но...
...береженого и бог бережет.
- Доколе, товарищи, спрашиваю я вас, будет чинится эта несправедливость! - очкастенький паренек влез на бочку и оттуда потрясал кулаком. Кулак был тощенький, но гляделся паренек грозно. - Доколе сатрапы будут пить кровь народную! Радоваться вашим бедам?!
Народец, сперва не особо слушавший - вещали на Бальшинском заводе частенько - загудел. Анфипка чуть отодвинулся, локти растопырил, выбираясь из толпы.
Ишь ты, обе смены стоят.
И мастера вместо того, чтоб охрану кликнуть, шеями крутят, что гусаки. Стало быть, уплочено... или и сами слухают? Может, и так. У Ефиминюка на хозяина обида крепко зреет за то, что сыну в станке руку порезало. Целитель ее отнял, мог бы и срастить, да только хозяин платить отказался, мол, сам виноват, полез, куда не просят.
И денег не дал.
Жадноват Туревский, что тут скажешь. Народишко берет любой, нормальные мастеровые у него не задерживаются, потому как понимают, что за каждую копеечку Туревский и вправду три шкуры снимет, а то и все четыре. Вот и ищут места иные.
Туревский же злится.
И Ефиминюк бы ушел, когда б не контракта на двадцать годочков. Старшеньго учить брался, ага... толку-то... сын доучился и сгинул в степях, ни слуху, ни духу, а бумага осталась, и удавка с нею на Ефиминюковской шее.
Нет, мастера Анфипка жалел.
Понимал.
И других тоже... только попадаться с ним не собирался.
- Посмотрите на себя! Оглядитесь вокруг! Все, что вы видите, создано вашими руками! Или руками собратьев ваших по труду! А те, кто ныне мнит себя хозяевами, я вас спрошу, что сделали они?!
- Ходьма отсюдова, - шепотом сказал Анфипка мастеру, и тот вздрогнул, взглядом полоснул и отвернулся.
...а сказывали, младшенькая у него чахоточная.
- Ходьма, ходьма, - Анфипка ухватился за рукав кожанки, потянул за собой. - Скоро драка будет, нечего нам в ней...
- Трусишь? - неожиданно зло поинтересовался Ефиминюк.
- А то... - Анфипка моргнул. - Я ж махонький, затолкут и не заметят. И тебя затолкут. А коли нет, то хозяин после спросит...
- И что? - а глаза-то черные, дурные, никак вновь горе приключилось.
Вот же... беда-беда, иные дома стороной обходит, а к другим вяжется. Привяжется да так, что после и не отвадишь.
- И ничего, - примиряюще сказал Анфипка. - Посадит он тебя... а оно тебе надобно? Или семье твоей... вона, молодшенькую лечить надо...
- Как?
- Обыкновенно... слыхал, что на пустошах было? Там сама целителей отправила и всех исцелили. Чахоточных тоже.
Ефиминюк выдохнул судорожно и увести себя позволил. Вовремя. Сзади раздались свистки, стало быть охрана все ж заметила непотребное. Сейчас попытается добраться до болезного на бочке, только рабочие злы. Хозяин нормы поднял, а денег платить меньше стал, многим едва-едва на еду хватает...
- ...надобно к целителю хорошему обратиться... и не зыркай... я тебе говорю... приходь ко мне вечерком, поговорим...
- Что толку говорить...
- Это если двоим, то толку нет, а вот если сести. Пустим шапку по кругу, глядишь, и наберется хоть сколько-то...
Кто-то кричал.
Что-то падало, громыхало... драться на заводах умели и любили. Раздался протяжный гудок, созывая смену. И стало быть, скоро будет еще веселей, только от этакого веселья Анфипка предпочитал держаться в стороночке.
- Не люблю я так...
- Любишь аль нет, дело пятое, - сказал он рассудительно. - Тут не о гордости думать надобно, а о детях. И со средним, глядишь, чего скумекаем... живут безрукие и безногие, и безглазые... и всякие люди живут. И ему надобно научиться. И научится, небось, парень неглупый. Зазря ты его в университету не пустил...
Мастер лишь вздохнул. Анфипка же рукав выпустивши, продолжил:
- Сколько тебе еще осталось?
- Два месяца...
- Вот отбудешь и найдешь другое место. Тебя вон Бахтины давно зовут, даже контракту перекупить, слышал, готовы были... заживешь человеком. Если продержишься. Продержишься? Вот и ладно... а вечером приходи... поговорить и вправду надобно. Неладное затевается.
...на Суходольном рынке всякого водилось. Торговали тут и домашнею птицей, и скотом, который били и разделывали тут же, на радость сворам местных одичалых собак. Парное мясо кидали на выскобленные доски прилавков, над которыми висели пучки полыни. Впрочем, от мух они помогали слабо. Чуть дальше тянулись рыбные ряды.
И скобяные.
И впрочем, всякого товару тут имелось, большею частью копеечного, ибо почтенные купцы заглядывали на Суходольный рынок редко. Да и что тут делать, когда по одну сторону рынка выстроились дома доходные, правда, старые, почитай развалившиеся. Квартирки, некогда просторные, ныне перегораживали, когда досками, когда ширмами, а когда и вовсе веревками с постельным бельем. С другого берега рынок подпирали хибары, где ютился люд диковатый, погрязший в нищете и оттого злой. Некогда, правда, старались Суходольщину причесать, пригладить, даже торговую лавку в два этажа возвели, но в первую же ночь на ней витрины побили каменьями, а спустя неделю и вовсе подожгли, невзирая на заклятья и защиту особенную. Городовые и те на Суходольщину заглядывали редко, лишь по превеликой надобности, соблюдая с местным людом взаимный нейтралитет. И ныне он был нарушен.
Человек, забравшийся на бочку, был в меня пьян и в меру
