- Без вас.
- Именно, - она перебралась в кресло. - Без меня... мне позволено будет умереть в родах. Или удалиться в монастырь, а ему подыщут партию получше. Менее скандальную, с чистой репутацией и изрядными связями. Я прочла это в его глазах, как и согласие. От семьи он примет все. Будет страдать молча, но примет... ничтожество.
- И вы...
- Я плохо помню, что произошло. Мы говорили, потом ругались... я кричала, он сперва успокаивал, после пощечину отвесил. Меня никто никогда не бил... и я... я просто ударила, от обиды, от... от усталости. А он упал. Он был воином, проклятье, он мог бы отмахнуться, отстраниться, сделать хоть что-то, а он упал. Мне сказали, я попала в шею. Крови было много. На руках, на одежде... вся эта комната, помню, была залита кровью... и когда Марена зашла, она сказала, что надо уходить, что оставаться небезопасно. А тело... она помогла мне переодеться. Она вымыла. Расчесала мне волосы. Она напоила теплым молоком и успокоила, сказала, что он заслужил свою смерть. Второй раз я очнулась уже в лесу. Маленький такой домишка, затерянный в местных болотах... там кругом болота и только. И Марена рядом. Она долго была рядом. Она и еще Затокин. Ему... было любопытно, а еще, кажется, ему нужна была та самая кровь. Я... от меня было мало толку. Не знаю, почему клятва не уничтожила меня сразу... я впала в какое-то странное оцепенение. Я жила и в то же время плохо осознавала, что происходит вокруг. А потом исчез Затокин. И Марена тоже... она появилась спустя несколько дней. На поместье напали. Все мертвы, а само оно сгорело.
Еще одна случайность, из тех, которые случаются на войне вопреки здравому смыслу?
- Мы остались вдвоем... - старуха вновь закашлялась, но на сей раз управилась с приступом быстро. - И обе были беспомощны. Марена впала в полное оцепенение. Сидела, смотрела в окно на снег, и все повторяла, что это она виновата, а мне мерещилась кровь на руках. Я выходила во двор и терла их, терла, пока не растерла до крови. Нам суждено было погибнуть там, в этом чертовом доме, но мы почему-то выжили. Сперва пили снег, клали куски в рот и глотали воду, заглушали голод... нам было страшно. Когда Марена собралась в город, я пошла вместе с ней. То ли пережитое помогло, то ли просто срок таков был, но дар мой успокоился, окреп. Мне легко было внушать людям... мы уходили и возвращались, когда с хлебом, когда с ветчиной, когда... с разными вещами. Однажды мы встретили разъезд, и Марена спросила, помогу ли я ей убить их. Я помогла. Это не так сложно... просто приказать. Когда приказывают два менталиста... они сами друг друга перерезали.
Старуха говорила о делах дней прошлых спокойно, даже с улыбкой.
- И ей понравилось. Тела мы утопили в болоте, но она забрала оружие и стала тренироваться. Она многое умела, оказывается, но тогда все было в шутку, ей нравилось играть в героя, а теперь взаправду... там, в лесу, время тянулось иначе. Однажды я родила ребенка.
- И провели обряд, верно?
Брасова моргнула, будто вопрос ее удивил. Пожала плечами. Прислушалась то ли к себе, то ли к птичьему гомону. Затем сказала осторожно:
- Если вы говорите о той глупости, то не думаю, что она как-то повлияла...
- Какой глупости?
В этой истории глупостей было совершено изрядно, и Димитрий не знал, какие еще отзовутся спустя годы.
- Марена решила, что мы с нею связаны, что это дитя и ее тоже. Обряд же... то ли ее отец вычитал, то ли сама она выдумала, не знаю, но она искупала его в своей крови. Буквально измазала с головы до пяток, и выпить заставила, мол, так в свой род принимает. Я не мешала. Я не знала, что мне делать с этим ребенком, роды были тяжелыми, мучительными, да и сама я изрядно ослабела. Мне сперва казалось, что из-за родов, но... потом... потом я поняла... Мишина кровь не собирается меня отпускать. Я ведь все-таки убийца. Мы связали жизни, а я его убила... нехорошо. Видишь клеймо?
Брасова коснулась переносицы.
- Нет.
- А оно есть. Порой долго о себе знать не дает, спит, убаюкивает, мол, исчезло, исполнило назначение, а потом просыпается и жжет огнем. Оно мою жизнь выпило. И ты был прав, я поэтому не показывалась на глаза Сашке. Он единственный, пожалуй, мог бы принять меня, но никогда-то не простил бы... а кровь... ее не отмыть, поверь, я старалась.
Она замолчала, но Димитрий остро ощущал, как уходит время, и потому потребовал:
- Дальше.
- А что дальше? Дальше... Марена перевезла меня с сыном... нашлись люди, готовые помочь...
- К примеру, Ветрицкие?
- И они... хотя не самый лучший вариант. Пронырливы. И бестолковы. Самонадеянны без меры. Полагают, что все-то им известно, все-то... древняя кровь опять же, на такую куда как сложнее воздействовать.
- Поэтому он умер?
- Не знаю... я давно отошла от дел.
- И как вы...
- Он мне, к слову, то ли четвероюродным, то ли пятиюродным дядькой приходится, но учили его плохо... а может, поверил, будто сама сила защитит. Я его не убивала, хотя могла бы. Велела бы умереть, он бы и умер... веришь, и с тобою могу так.
Димитрий поверил.
Сможет.
И кольнул запоздалый страх: следовало не одному сюда явиться, но с десятком-двумя охраны и каретою тюремной. А он тут разговоры разговариват.
- Не бойся, убивать не стану... Марена тоже с Ветрицкими в родстве была. Матушка ее из младшей ветви, собственно, потому к ним и направились. Я не особо возражала... скажу более, я тогда лишь начала осознавать, что отныне жизнь моя закончена, что бы я ни сделала, в какой бы монастырь ни пошла грехи отмаливать, перед кем бы ни каялась, ничего не поможет. Клеймо пило силы, а ребенок... он был уродлив. И это не преувеличение. А еще вечно хотел есть, только оказалось, что тело мое, пусть и получившее возможность выносить дитя, выкормить его было не способно. Марена где-то нашла кормилицу. Та женщина имела целый выводок грязных ребятишек, в который охотно приняли и моего. Она возилась с ним... это было странно. Понимаете, я смотрела на дитя, пыталась найти в себе хоть каплю любви, но...
Старуха развела руками.
- Возможно, это было моим настоящим уродством. Кто-то рождается кривым, кто-то глухим, а я вот уродилась не способной любить. К Ветрицким мы все же добрались... и Марена обнялась с теткой... они были
