Она посмотрела на папку с нотами на своих коленях, на до боли простые и скучные фразировки, и вздохнула. Ей хватило одного взгляда, чтобы понять, как она хочет изменить эти ноты. Поддавшись этому, Вайолет наклонилась и дорисовала дополнительные ноты на полях «Вариаций на тему Абегг, опус 1». Задумалась, каково бы было начать с чистого листа, импровизировать на пустой странице. Писать музыку, как Роузи писала картины на чистом холсте.
Но тут в дверном проеме появилась Джунипер, и эти мысли мгновенно улетучились. Между ними витала Дарья – запретная тема, которой не осмеливалась коснуться ни одна из них с той самой ночи, как тетя умерла. На этой неделе они вместе смотрели, как прах Дарьи поставили рядом с ее младшим братом в секции Сондерсов в городском мавзолее. Похороны для двоих.
Вайолет хотела поговорить с матерью – о Дарье, о Роузи, о Стивене. Об отце. Но даже не знала, с чего начать.
Благодаря дневнику ее дядя стал более реальным. С того дня в архиве Вайолет перечитывала его множество раз и с каждым разом все больше чувствовала, что скорбит по тому юноше, которого никогда не знала, как и по его старшей сестре.
– Скоро начнется буря, – сказала ее мать.
– Я вижу. – Вайолет ткнула большим пальцем в окно.
Тучи заслонили закатное солнце, а на окраине леса начал собираться белый туман, отчего по Вайолет прошла волна панической дрожи.
Джунипер поджала губы:
– Град. Ветер. Ливень. Не выходи из дома.
– Разве я куда-нибудь выхожу, если меня не заставляют? Как, например, на эту дурацкую церемонию.
Джунипер вздохнула:
– Просто помоги мне с окнами.
Они опустили защитные ролеты на каждом окне, древний металл ужасно скрипел. Чем дольше Вайолет находилась в обществе матери, тем настойчивее из нее рвались все невысказанные слова. Но она хранила молчание. Какой смысл в этих разговорах? Когда они вообще по-настоящему обсуждали свои чувства?
Снаружи поднимался ветер – за металлическими ролетами слышался резкий, пронзительный шепот, напоминающий детский плач. Вайолет опустила последний ролет на окне гостиной и отпрыгнула, когда тот затрясся.
И хлипкий металл тоже что-то разворошил в ней. Она повернулась к Джунипер с готовыми словами на языке.
Словами, которые она хотела произнести на протяжении последних пяти месяцев.
– Ты хоть скучаешь по ним?
Лицо Джунипер окаменело.
– Скучаю по кому?
– По всем людям, которых ты потеряла. Потому что я не понимаю, как ты можешь просто жить дальше. Ты вообще осознаешь, что их больше нет?
Теперь лампа на каминной полке служила единственным источником света в комнате, она отбрасывала слабое сияние на курчавые волосы Джунипер. На нее было сложно смотреть. Вайолет видела сходство между ними. В том, как она стояла. В том, как подергивались ее длинные элегантные пальцы. И больше всего – в том, какой отпечаток оставило на ее лице горе.
– Ты думаешь, я по ним не скучаю? – тихо произнесла Джунипер. – Не проходит и дня, чтобы я не скучала по брату и сестре или по твоему отцу. И ни секунды, чтобы я не скучала по Роузи. – Она безуспешно попыталась подавить всхлип. – Но тебе нужен нормальный родитель, а не жалкое подобие. Поэтому я держусь.
Вайолет внезапно поняла, у кого она научилась держать в себе все чувства. Как прикрывать боль маской суровости и равнодушия. Не потому, что она не страдала, а потому, что, если дать этим эмоциям волю, они поглотят тебя с головой.
Но в последние недели Вайолет начала открываться. И от этого ее боль не усилилась, а, наоборот, стала слабее. Она поняла, что не одинока.
– Но ты стала жалким подобием. – Внезапно Вайолет перестало быть грустно. Она пришла в ярость. – После смерти папы ты никак нас не поддерживала. Ничего не рассказывала нам с Роузи о своей семье. И не давала нам встретиться с папиной родней, хоть мы и просили. Ты отрезала меня от множества людей, которые могли бы меня полюбить. Это не нормальный родитель, мама, – это родитель, который бежит от проблем.
Лицо Джунипер скривилось:
– Я пыталась быть для тебя лучшей мамой, какой только могла. И я поддерживала вас с Роузи, когда ваш отец умер.
Но это не могло быть правдой. Вайолет тоже там присутствовала, как и Джунипер.
– Ты врешь.
Девушка развернулась и побежала к себе в комнату, где легла на кровать и начала просматривать программу для прослушивания. Но ее мысли были уже далеки от музыки. Она уставилась в потолок и подумала об отце, о своих смутных воспоминаниях о нем, его широкой улыбке, добрых глазах.
А затем Вайолет позволила себе вспомнить, как мучительно ей было после его смерти. Вспомнила руки, которые укрывали ее спину одеялом и гладили по волосам, пока она засыпала. Которые вручали ей идеально собранную коробочку с обедом каждое утро. Которые покоились на ее плечах, пока она практиковалась за пианино, и переворачивали страницы с нотами.
Ей всегда казалось, что эти руки принадлежали Роузи – но Роузи было только шесть, когда их отец умер, и Вайолет с содроганием осознала, что те руки были тонкими и элегантными, прямо как у нее. В голове снова всплыло воспоминание о ее первом концерте, но на этот раз ее тянула к пианино не Роузи. А Джунипер.
«Я поддерживала вас с Роузи, когда ваш отец умер».
Вайолет подавила всхлип.
Ее мать совершила много ошибок, это правда. Она расстраивала Роузи и Вайолет. Не давала им встречаться с семьей, держала многое в секрете и врала. Но Вайолет тоже себе врала. Она хотела, чтобы Роузи была идеальной сестрой. Хотела, чтобы Джунипер была плохой матерью. Ведь так легко идеализировать того, кого больше нет. И гораздо сложнее работать над сложными, беспорядочными отношениями с матерью, которая заботилась о ней, но не идеально. Которая была эгоистичной, но не неисправимой.
Люди могли причинять друг другу боль, не будучи монстрами. И могли любить друг друга, не будучи святыми.
Ей придется свыкнуться с этой мыслью.
Вайолет перекатилась на бок, кутаясь в одеяло и прислушиваясь к бою капель по окнам. И вдруг поняла, с выпрыгивающим из груди сердцем, что слышит не бурю. Кто-то стучал в окно ее спальни.
16
Вайолет встала, глядя на окно. Ролет продолжало трясти. Если судить по последним двум неделям, что бы ни находилось с другой стороны,
