– Верно, – заметила она. – Я возьму мохито, а Дэррил…
– Мне сангрию «Манхэттен». Звучит весело.
– Это однозначно очень весело, сэр, – ответил бармен. – Кошки нас ненавидят. Очень ненавидят. Но также в нас нуждаются. Нуждаются больше, чем ненавидят. Я вам тотчас же принесу коктейли.
– Так, значит, ты связан с церковью с самого детства? – спросила Ниланджана, как только бармен удалился.
Наверное, с ее прихода прошло, по крайней мере, пять минут, поскольку распорядитель взвизгнул от удивления и убежал от пустоты.
– Да, понимаешь, какие-то мои самые ранние воспоминания связаны с радостными последователями. Такое ощущение, что церковь почти вырастила меня. Мои родители были хорошими людьми, но хорошие люди – не всегда хорошие родители. Они были заняты. Часто и подолгу отсутствовали. А потом, когда они скончались, я… – Он умолк, глядя на сложенные руки. – Я помню, как в наш дом пришел Гордон, чтобы сказать мне, э-э, что произошло. Мне стало грустно не сразу. Печаль пришла много позже. Я хорошо помню ощущение того, что время нельзя повернуть вспять. Что я пересек какую-то черту и ее никак нельзя пересечь в обратном направлении. Это самое худшее чувство из всех. Вот тогда-то я и понял, как много значит церковная община. Кто-то из ее членов всегда готов тебе помочь. Это семья. Звучит очень банально, но это правда.
– Понимаю, – сказала Ниланджана. – Тебе приходится искать что-то, чтобы почувствовать себя дома. Именно так было, когда я приехала в Найт-Вэйл. Я хотела стать ученым и изучать интересные с научной точки зрения явления, начала работать на Карлоса, и никто так глубоко, как он, не проникся тем, что я делала. Он любит науку и открытия даже больше, чем я. Мой отец был иммигрантом, и он хотел, чтобы я получила серьезную профессию, которая помогла бы нашей семье обосноваться в этой стране. Маме очень нравилось, что я увлеклась наукой, но не нравилось то, что я не захотела остаться в Индиане. Им было трудно принять мой переезд в Найт-Вэйл. Я сказала им, что еду за новыми возможностями, прямо как папа в моем возрасте.
Позади стойки располагались полки, плотно уставленные бутылками со спиртным. Ниланджана скользнула по ним взглядом, подумав, открывали ли их когда-нибудь. Неужели находятся люди, заказывающие отбеливатель? Или очиститель на эфирном масле сосны?
– Помню, – продолжила она, – когда мне было десять лет, мама взяла меня на собрание астрономов. Звучит глупо, но мне было очень весело. Тогда совершила посадку межпланетная станция с марсоходом, и все смотрели прямую трансляцию на большом экране. Поступили первые изображения с Марса, и весь наполненный людьми зал выражал бурный восторг. Мы с мамой держались за руки. Когда она была ребенком, подобное происходило лишь в дешевых фантастических романах, а теперь вот случилось в реальной жизни, и она должна была поделиться своей радостью с дочерью. – Ниланджана улыбнулась, вспоминая это, а потом взяла Дэррила за руку. – Я понимаю, что ты имеешь в виду, когда говоришь о черте. Если бы я лишилась родителей… когда я лишусь родителей, я всю жизнь буду вспоминать тот момент, пытаясь понять, как это происходит, что он не меркнет в памяти, но вместе с тем его нельзя повторить. Мне действительно очень жаль, что твои родители умерли.
– Все нормально, – ответил он, сжимая ее руку. – Прошло много лет. Все нормально.
– И ты вырос здесь? – спросила Ниланджана, стараясь говорить бодрее.
– Вроде того. Я вырос в соседнем городке под названием Пустынные Скалы, но теперь я считаю своим домом Найт-Вэйл. А ты?
– Я не считаю дом каким-то местом. Это скорее ритуал. Работа, которую я выполняю каждый день, то, что я люблю есть, и места, где я люблю есть. Что-то в этом роде. И здесь этот ритуал существует, так что это, наверное, дом, но…
– Да. Иногда дом, в котором ты живешь, всего лишь место, и неважно, как долго ты там живешь.
– Верно, – согласилась Ниланджана, немного удивленная тем, что никто в баре до сих пор не крикнул ей «Чужачка!». – У меня такое чувство, что Индиана гораздо больше мой дом, чем Найт-Вэйл, даже после прожитых здесь нескольких лет.
– Вот ваши коктейли, – произнес бармен, зависая над ними и пристально прислушиваясь к их разговору. Бармены умеют слушать, в чем отчасти и состоит достоинство баров, а еще потому, что правительство начало платить им за доклады обо всех услышанных ими частных беседах.
Дэррилу подали «Манхэттен» с кубиком льда, на котором был выгравирован номер его социальной страховки. Мохито у Ниланджаны получился менее эффектным, хотя ей показалось интересной находкой то, что бармен насыпал на стойку рядом с ними немного мульчи.
– Интересно, – заметила она.
– Какие… потрясающие ароматы, – произнес Дэррил.
– Это оттого, что я добавил капельку очистителя на эфирном масле сосны, – объяснил бармен. – Позовите меня, если вам что-то еще понадобится. – Он проскользнул в подсобку, чтобы передать по радио все услышанное своим правительственным кураторам.
– Привкус немного сладковатый и чуть-чуть фруктовый, верно? – спросила Ниланджана, как только бармен ушел.
– Точно. Что-то вроде фруктового, – согласился Дэррил. Они снова отхлебнули по глоточку своих неудачных напитков и отставили их в сторону.
– Вот почему я спорил насчет времени, когда ты зашла в магазин пару лет назад, – начал он. – Я просто думаю, что если время – странная вещь, то смерть моих родителей не есть что-то необратимое. Ничто не является необратимым. Мы можем вернуться назад куда угодно. И дело не в этом. Время движется, хотим мы этого или нет.
– Это я понимаю, но странности времени не означают, что все возможно. Возможна просто большая часть.
– Типа коктейлей получше?
Ниланджана рассмеялась.
– Еще раз спасибо, что показал мне церковь. Это оказалось гораздо приятнее, чем я думала. Ты хороший экскурсовод.
– Ладно, брось, просто приятно, когда кто-то проявляет интерес, понимаешь? Большинство людей ведут себя так, словно у нас какая-то болезнь, которую они могут подцепить. Или как будто мы собираемся держать тебя на мушке, заставляя наизусть декламировать наши священные тексты. А мы это проделываем только раз в год, в День ружья, вот так вот.
– Я не понимаю религию, если честно.
– Говоришь ты вроде честно.
– Я имею в виду свою жизнь. Для меня религия не имеет смысла, но когда я смотрю на тебя, когда ты о ней говоришь… Ты так увлекаешься, и становится понятно, почему ты веришь, даже если я сама не верю.
Дэррил нахмурился. Он слишком погрузился в церковную тему.
– Тебе вовсе не надо вступать в ряды последователей, Ниланджана. Я не пытаюсь тебя убедить, чтобы ты…
– Извини. Тут я перебрала. Я просто
