– Моя мама – швея, папа – учитель, – произносит она монотонным голосом, словно повторяя хорошо заученную историю. – Они очень удивились, когда…
– Мне не нужен такой ответ. – Я останавливаю ее, разочарованная продолжением лжи. – Я не об этом спрашивала. Какие твои родители? Твои.
Она резко поворачивается ко мне и произносит скороговоркой: – Моя мама ушла, когда я была маленькой. Мой отец… все контролирует. У нас сложные отношения. – Боль в ее глазах убеждает меня в том, что она говорит правду, наплевав на правила и сценарий, которым ее нагрузили.
– Жаль, что у меня такого нет.
– Ты серьезно? Одна ссора с моим отцом – и ты будешь думать по-другому, – усмехается она.
– Возможно. А, может, и нет. – Я пожимаю плечами. – Вы одной крови, ты плоть от плоти его дитя, созданное им самим… Это что-нибудь да значит.
Она выглядит удрученной и как будто собирается сказать что-то еще, но, когда мы подходим к самому краю Капли и устраиваемся на своем привычном месте, замыкается в себе.
– Родители любят своих детей просто так, бескорыстно. Хотела бы я родиться в другое время. Тогда мои, возможно, были бы со мной. – Я впервые делюсь самыми сокровенными мыслями – тоской по любви, которой никогда не знала.
Звуки музыки, доносящиеся из динамиков во внутренних помещениях, возвещают время ужина.
– Уже? – бормочу я, недовольная тем, что нельзя побыть здесь подольше.
Холли посмеивается, и я догадываюсь, что надо мной. Ужин объявляют потому, что хотят свернуть этот разговор. Разумеется, нас слушают.
– Хочешь поужинать со мной? – дерзко предлагаю я, подкрепляя приглашение взглядом. Холли много лет остается моей лучшей подругой, но я никогда не видела, как она ест. Я не сразу, но все-таки догадалась, что ее отсутствие за столом объясняется исключительно тем, что она не может потреблять пищу, как живые люди.
– Мне пора возвращаться…
– Мне пора ужинать, – говорю я.
– Да.
– И мы расстаемся.
– Ненадолго. – Она улыбается, даже не делая попыток встать.
– Что будет, если я не пойду? Все равно я не особо голодна, – говорю я.
– Я вернусь, Ева, – обещает она.
– Да… – Я искренне надеюсь, что так и будет. – Спасибо, что была со мной сегодня, – добавляю я, поднимаясь.
– Конечно. – Она медленно хлопает ресницами, грустно улыбаясь мне.
– Без тебя я бы не справилась. На самом деле я могла бы…
– Спасибо. – Она смеется.
– … но я рада, что мне не пришлось этого делать. – Я тоже смеюсь.
– Я понимаю. – Она не выглядит обиженной. – Ты и без меня со всем справишься.
– Может быть, но мне нравится, когда ты рядом, – признаюсь я, понижая голос. – Ты не такая, как другие.
– Спасибо, – бормочет она с улыбкой на идеальных губах.
Я поворачиваюсь и ухожу, чувствуя, как щеки обдает жаром. Предательский румянец. Я хватаю кубик Рубика из чаши у стеклянных дверей, где оставляю свои вещи, и спешу на ужин, упорно пытаясь не замечать «бабочек в животе».
16
Брэм
Купол меркнет в визоре.
– Свободен, – бормочет Хартман в наушник. Я чувствую легкое колебание в его голосе, и линия связи снова открывается, как будто он собирается сказать что-то еще, но я уже ничего не слышу.
Моя голова резко откидывается назад, с меня срывают визор. В голубом сиянии сканеров я вижу перекошенное от злости знакомое лицо.
– Доктор Уэллс! – кричит Хартман. Боковым зрением я замечаю его силуэт, когда он вскакивает из-за пульта управления и бросается через всю студию ко мне и моему отцу.
Он опаздывает.
Визор летит мне в лицо быстрее, чем я успеваю среагировать. Авангардная технология врезается в висок, осыпая меня стеклом. От удара сбиваются настройки в проекторах, и световые частицы кружат по комнате.
Стены студии ярко сияют закатом, который мы с Евой наблюдали только что, сидя на Капле, но, когда отцовский кулак перезагружает запись для повторного просмотра, ярко-красные всполохи на горизонте уже не радуют глаз.
Я падаю на пол. Он еще хранит тепло, поступающее от двигателей, которые работают внизу. Поднимая взгляд, я вижу, как Хартман безуспешно пытается удержать моего отца.
Когда его кулак в последний раз взмывает в воздух, утешение приходит ко мне в виде проекции Евы на потолке. Она здесь, чтобы помочь мне пережить этот кошмар.
Я закрываю глаза.
Темно. Я бегу, выбиваясь из сил, стараясь не отставать от человека, которого едва знаю, от того, кто вырвал меня из привычной жизни. Я слишком напуган, чтобы плакать. Тем более я не должен плакать перед отцом.
– Тебе повезло, что в твоей жизни есть отец, – шепчет у меня в голове хриплый голос моей матери, помогая мне успокоиться.
Липучки на моих ботинках бесполезно болтаются, насквозь промокшие в воде, затапливающей городские улицы. Мы приближаемся к горе, что возвышается впереди. Вспыхивает молния в наэлектризованных облаках, и я вдруг понимаю, что это не гора: это здание. Три огромные буквы над входом появляются в поле зрения, когда самый нижний слой тонкого облака рассеивается в порыве ветра.
ЭПО.
– Делай только то, что я говорю, – наказывает мне отец, когда луч света сканирует его глаза и тяжелые стеклянные двери раздвигаются, впуская нас в похожий на пещеру вестибюль.
– Доброе утро, доктор Уэллс, – приветствует его молодая женщина за стойкой администратора.
Я замираю на месте от изумления и восторга. Женщина не похожа ни на кого на свете.
– Папа, у нее гладкая кожа, – говорю я, восхищаясь идеальным цветом лица.
– Хватит. Никаких разговоров, – одергивает меня отец.
– Но, папочка, почему она…
– Довольно, – рявкает он.
Я умолкаю, но как зачарованный наблюдаю за женщиной. Она смотрит на экран компьютера, печатая на клавиатуре. И тут я замечаю, что ее пальцы не нажимают на клавиши. Они порхают по поверхности квадратных кнопок с буквами, но не надавливают на них.
– Мисс Сильва ждет вас. Вам разрешено подняться наверх после прохождения контроля. Вам тоже, молодой человек. – Она сверкает улыбкой, и я вижу пятнышко красной помады на ее зубах. – Сколько тебе лет? – ласково спрашивает она.
– Мне четыре года, – гордо отвечаю я. Она снова улыбается.
– Спасибо, Стефани, – говорит отец. – Как тебе новая работа? Нравится?
– Очень, доктор Уэллс. Еще раз спасибо, – отвечает она, все с той же улыбкой. Она молода. Моложе, чем моя мать. Я еще не видел таких женщин.
Отец шагает вперед. Я снова подхватываю свой чемодан и плетусь следом за ним.
Охрана проверяет содержимое моего баула. Каждую игрушку. Каждую книжку. Когда все закончено, мы садимся в лифт и поднимаемся на самую верхотуру.
– Ай! – хнычу я, когда закладывает уши.
– Не бойся. Вряд ли тебе придется очень часто ездить на лифте, – говорит отец, замечая мою гримасу.
– Папочка, вот та тетя. Почему она не такая, как все? – спрашиваю я.
Отец улыбается. Мне нечасто доводилось видеть у него такое выражение лица.
– В каком смысле? – спрашивает он,
