– Я тебе вот что скажу, мой мальчик. И это ты должен узнать от меня. Ева – моя малышка, мое все. Я бы и волоска не тронул на ее голове, если бы подумал, что это причинит ей боль. Я знаю, что говорили обо мне – мол, сошел с ума, опасен для Евы. Пережить такое было непросто.
– Но ты пытался похитить ее?
– Похитить? Собственную дочь? – спокойно произносит он. – Забрать своего ребенка домой из больницы? Разве не каждый отец имеет на это право?
Я киваю.
Старик, кажется, немного дрожит.
– Ты в порядке? – спрашиваю я.
– Я видел, какие ужасные вещи они проделывали с моей Коринной. Она могла бы и сегодня быть со мной. Ее можно было спасти. Но они этого не сделали. Она не сделала.
– Мисс Сильва? – спрашиваю я, и он яростно кивает, как будто одна лишь мысль о ней обжигает его огнем.
– Она позволила моей жене умереть. Так ей было удобнее. Одним препятствием меньше.
– И оставался только ты, – подсказываю я.
– Совершенно верно. – Он сглотнул. – Я пытался рассказать людям о том, что происходит, что видел своими глазами, но, чем сильнее старался, тем более сумасшедшим они меня выставляли. Безумный отец Евы, чокнутый папаша, опасный человек! У меня все это как будто на лбу было написано. И я решил, что с меня довольно. После того как я потерял Коринну, все, что у меня осталось в жизни – это Ева, и я не собирался отдавать ее в лапы тем, кто позволил умереть ее матери.
– Так ты вломился в больницу, чтобы забрать ее?
– Вломился? Сынок, я просто вошел, – фыркает он.
Я молчу и пытаюсь осмыслить эту информацию.
– Но все истории, которые я читал, описывают, как ты ворвался в охраняемые апартаменты Евы и выхватил ее из постели, – объясняю я.
– Так это преподнесли публике. Правда в том, что я спокойно прошел через парадные двери прямиком в ее комнату и так же вышел. Мне никто не встретился, пока я не оказался на полпути к воротам. Вот тогда они пригнали целый отряд головорезов. Те обрушили на меня свои оглушающие перчатки. Последнее, что я помню, прежде чем ударился головой о землю, это как один из них прижигал Еве руку электрошокером. Меня до сих пор преследуют ее крики и запах паленой кожи.
– Я не верю. Не в том смысле, что обвиняю тебя во лжи. Просто все это в голове не укладывается.
– И я до сих пор не могу в это поверить, – говорит Эрни.
Все эти годы я думал о нем как о сумасшедшем, опасном для Евы, справедливо приговоренном к жизни в изоляции ради спокойствия Евы. Теперь я вижу перед собой любящего отца, насильно оторванного от дочери корпорацией настолько могущественной, что никто, даже при всем желании, не осмелился бы подвергнуть сомнению их действия.
Я пытаюсь представить себе, как этот человек одиноко бредет к Башне, словно проклятый путник у подножия горы, застигнутый непогодой. Интересно, о чем он думал в ту ночь, когда шел забирать свою дочь, когда в последний раз переступал порог того дома, когда лучи света просканировали его глаза и предоставили ему доступ в обреченное будущее.
– Ну, и какой у нас план? – Старик прерывает мои мысли.
– План тот же, что был у тебя много лет назад. Мы собираемся вернуть твою дочь. – В моем голосе звучит твердая уверенность.
– Все это хорошо, но как именно ты думаешь действовать? Я так полагаю, ты не рассчитываешь на то, что позвонишь в дверь и тебе откроют?
Внезапно мои мысли встают на свои места, выстраиваясь в линию, как планеты. План раскрывается передо мной вспышками эпизодов, вехами на пути к победе, между которыми зияют коварные пустоты.
Я резко поднимаюсь со стула, и от неожиданности старик чуть ли не подпрыгивает на кровати.
– У меня идея. – Я смотрю ему в глаза. – Я знаю, как мы вызволим Еву.
56
Ева
Когда мы добираемся до моей комнаты, к нам присоединяются матери Кимберли и Кади, одинаково встревоженные моим плачевным видом.
– Простите, – говорю я каждой из них, но они укоризненно шикают на меня.
Им ничего не остается, кроме как срезать больничную робу, помыть и одеть меня, закованную в наручники. Они лечат мои израненные ступни, работая молча и быстро, торопясь успеть до прихода Вивиан. Никто не знает, когда она снова явится, но все опасаются встречи с ней.
Когда я полностью одета, в комнате повисает жутковатая тишина, хотя рядом со мной Матери. Мы все молчим. Я уверена, что они, как и я, размышляют над моим поступком и возможными последствиями. Я не ожидала, что мне дадут время подумать о том, что произошло в лаборатории, или переварить увиденное. Вивиан всегда быстро реагирует. Она никогда не сидит и не планирует ответные действия. Или, точнее сказать, в любой ситуации она обычно на несколько шагов впереди, просто ждет, когда я оступлюсь, чтобы обрушиться на меня со всей своей матриархальной силой.
Что она теперь со мной сделает? Мои недавние выходки наверняка сорвали планы, которые она вынашивала годами. Она хотела, чтобы я полностью зависела от нее и того мира, что она для меня построила. После того как мои спонтанные действия уничтожили результаты ее многолетней работы, я не могу даже вообразить глубину ненависти, которую она испытывает ко мне сейчас. Но ее ненависть и злость по отношению ко мне – ничто по сравнению с тем отвращением, которое вызывает у меня она сама и то, что за ней стоит.
Я не стану ее сообщницей и не подарю детей этому фальшивому миру, где нет понимания того, что происходит с людьми, которых мы должны спасать.
– Тебе бы прилечь, пока она не пришла. У тебя такие насыщенные событиями дни, – говорит мать Кимберли, откидывая одеяло на моей кровати и легонько похлопывая по нему, как будто меня может соблазнить его мягкость.
– Я в порядке, – говорю я, качая головой, пытаясь не обращать внимания на крайнее изнеможение. Мне кажется, что на каждой частице моего тела висят огромные гири.
– Ты выглядишь усталой, – умоляет она, расправляя одеяло.
– Вы знали? – Я должна задать этот вопрос, чтобы понять, насколько глубока ложь.
Мать Кимберли виновато вздыхает, украдкой поглядывая на двух других матерей и возвращаясь взглядом ко мне. – О чем именно?
– Понятно. – Я чувствую себя опустошенной и глупой.
– Мы хотели, чтобы ты была счастлива, – подает голос мать Табия. – Нам казалось, что это красивое место, куда ты могла бы сбегать иногда, подальше от Купола.
– Но я любила его не потому, что оно далеко отсюда. Просто для меня оно было реальным и осязаемым. Там я не чувствовала себя избалованной недотрогой. Я ощущала свою связь с миром. Я никогда не покидала
