Я бегу.
64
Ева
– Давай оденемся, а потом я подам тебе ужин, – суетится мать Кади, когда мы выходим из ванной.
– Нет, – говорю я. Весь день живот как будто скручен узлом. Меня тошнит от одной только мысли о еде.
– Вкусная еда пойдет тебе на пользу, – говорит она в своей раздражающей жизнерадостной манере, разбирая приготовленную одежду и протягивая мне белое хлопковое белье.
Я помню первый день, когда мне дали примерить лифчик. Это была почти церемония. Мать Нина принесла измерительную ленту и бюстгальтеры – белого цвета, одного фасона, но разных размеров. К нам присоединились особо приближенные Матери, и все гордились тем, как меняется мое тело. Маленькая девочка, которую они вырастили, медленно превращалась в женщину. Для них тот день был полон надежд и обещаний. Для меня это был просто еще один предмет одежды, стесняющий движения, и я с облегчением снимала его в конце каждого дня.
– Брюки? – Я с изумлением и смущением смотрю на штаны угольного цвета, которые она мне предлагает.
– Ты наденешь свое длинное платье, когда пойдешь к доктору, но пока можешь остаться в этом, – резонно замечает она, потряхивая передо мной странными брюками.
– И то верно. – Я забираю их у нее. Пальцы путаются в застежках, и я с тревогой замечаю дрожь в руках, о которой даже не догадывалась.
– Вот и хорошо, – мягко произносит мать Кади. Она застегивает пуговицу, потом молнию. Ее руки лежат на моих бедрах, как будто она пытается поддержать меня.
– Спасибо. – Я вздыхаю.
Она подхватывает светло-серую футболку и надевает ее на меня через голову. Пока я сижу на кровати, размышляя о том, что меня ждет сегодня, она натягивает мне черные носки и зашнуровывает кроссовки. – Накинь и это. Сегодня прохладно. – Она просовывает мои руки в рукава черной толстовки и застегивает молнию спереди.
Тепло окутывает меня, как долгожданные объятия. Но я не хочу утешения от тряпки. Мне нужен человек и его физическое тепло. Это природный инстинкт, такое простое желание. Я хочу чего-то настоящего.
Повинуясь какому-то импульсу, я прыгаю вперед, чем застаю мать Кади врасплох. Приседая, я утыкаюсь лицом ей в грудь, обнимая ее костлявую маленькую фигурку.
– Благослови тебя Господь, дитя мое, – шепчет она, убирая с моего лица выбившиеся пряди и заглядывая мне в глаза. Она целует меня в лоб и прижимается теплой щекой к моей щеке, обнимая меня одной рукой.
– Если бы только мать Нина тоже была здесь, – говорю я, размякшая от ее доброты.
– Она очень любила тебя, Ева.
– Спасибо, что была рядом, когда я нуждалась в тебе, – говорю я, задерживая ее в объятиях. Мне всегда нравилась мать Кади – занятная, с самыми мудрыми глазами, – но мы сблизились лишь в последние несколько недель, после того как у нас отняли мать Нину.
– Мое участие в твоей судьбе еще не закончено, Ева, – говорит она, притягивая мою щеку к своей, словно в порыве особой нежности, что заставляет меня задуматься над ее словами. Если бы после сегодняшней процедуры все осталось по-прежнему, я не уверена, что она вела бы со мной такие разговоры.
Еще какое-то время мы стоим, обнявшись, зная, что меньше чем через час многое изменится в наших отношениях, в жизни нас обеих. Трудно сказать, в чем это выразится, мы просто знаем, что так будет.
– Садись, Ева, – шепчет она, отстраняясь и приглашая меня к столу.
– Я правда не голодна, – хнычу я, чувствуя, как к горлу подступает комок желчи.
– Поешь, – строго говорит она и хмурит брови.
Мне не хочется с ней спорить, и я послушно сажусь за стол, готовая размазывать еду по тарелке, по крайней мере, изображая покорность.
Я ерзаю на стуле, пока она выставляет передо мной поднос. Мать Кади поднимает серебряную крышку, но я не смотрю на тарелку. Потому что другой предмет, лежащий на подносе, привлекает мое внимание. Кубик Рубика. И я сразу могу сказать, что это не мой кубик. Потому что этот испорчен. Вокруг цветных квадратиков проступают белые трещинки: наклейки снимали и перемещали.
Я хлопаю ресницами.
Похожий кубик Рубика я видела лишь однажды, но не наяву. Его никогда не существовало. Верно?
Сердце замирает, пока мой мозг пытается осмыслить, что у меня в руках. Это кубик Брэма. Я знаю, что он сдирал стикеры и переклеивал их, только так ему удавалось решить эту головоломку. Я годами совершенствовала технику, осваивая кубик, но Брэм пошел другим путем. Он считал, что его метод намного эффективнее, и его Холли всегда говорила об этом с самой обаятельной ухмылкой.
Я с трудом подавляю улыбку, которая так и рвется наружу, пока я верчу кубик, ощущая его приятную тяжесть в руках. Интересно, это тот кубик, что участвовал в их обмане, или он специально создан для того, чтобы оказаться у меня в руках именно сейчас? Не знаю, что и думать. Одно я знаю наверняка: он настоящий. Это больше не иллюзия. Теперь у нас общая реальность. Тело покалывает при мысли о том, что он где-то рядом, даже если это невозможно, но для меня кубик – как мост, и я стараюсь сократить расстояние между нами хотя бы мысленно.
Я не выпускаю кубик из рук. Кручу его, потираю, ощупываю каждую трещинку, хранящую тепло его прикосновений, надеясь, что и мне перепадет чуточку этого тепла, мечтая стать ближе к нему.
Пока я играю с кубиком, изучая его в мельчайших подробностях как нечто чуждое, мне не принадлежащее – игрушка была в его руках, а потому и ощущения другие, – ноготь цепляется за краешек глянцевого красного квадратика.
Я оставляю наклейку на месте, вспоминая наш с Холли разговор. «Иногда приходится срывать наклейки с кубика…» – сказала она мне.
Я замираю. Мне хочется верить, что это знак, что меня там что-то ждет… Я медленно отклеиваю красный стикер. Дыхание перехватывает, когда я читаю два слова: «Брось меня!».
Я отклеиваю соседний зеленый квадратик, просто чтобы быть уверенной, и снова читаю: «Брось меня!». И под синим тоже: «Брось меня!». И под желтым: «Брось меня!».
«Брось меня!»
«Брось меня!»
«Брось меня!»
– Пойдем, прогуляемся, Ева.
Я резко оборачиваюсь на звук знакомого голоса, который так давно не слышала.
Я скучала по ней…
То, что я вижу, повергает меня в изумление. Передо мной не моя любимая Холли. Эту Холли я вообще не знаю.
Я перевожу взгляд на мать Кади, пытаясь уловить знак, что это не очередная хитрость Вивиан, но та возится в гардеробной, закрывая глаза на происходящее, хотя я нисколько не сомневаюсь в том, что она – непосредственная участница. Я одета так же, как Холли.
– Ну же, Ева, – умоляет Холли, взмахивая руками, будто соперничая за мое внимание. – Тебе нужно пройтись.
Эта Холли мне не знакома, но, учитывая, что она появилась сразу после того, как я нашла скрытое сообщение, это
