– Чего?
– Цуна бецветная! Цуна целю! Це-елью!
– С целью? – Нико округлил глаза. – То есть с Целью? Ты порченая, что ли?
– Бецветная, – кивнула девочка. – Нико иди. Цуна пыть домой.
Юноша застыл, ошеломленный, разглядывая дикарку. Она мяла в руках подол рубашки, доходившей ей до колен. Босая, худенькая, дочерна загорелая.
– Так ты с Целью, – повторил Нико, усаживаясь прямо на дорогу. – И как до меня раньше не дошло? А какая у тебя Цель, знаешь?
– Не любю вране! – с готовностью ответила Цуна, глядя на него сверху вниз.
– Ты, что ли, второй Такалам? – рассмеялся принц. – А я думал, ты просто странная. Может, ты его внучка все-таки?
– У-у-у, – завыла дикарка, глотая подступившие слезы. – Нико дурак иди. Цуна пыть домой!
Она обняла его за шею, прилипла, как пиявка, и разрыдалась.
– Ладно тебе! Не скули! Ну! Хочешь, спою?
Девочка закивала, всхлипывая. Нико вспомнил шутливую детскую песенку, и Цуна вскоре притихла, внимательно слушая.
Они расстались на перекрестке. Принц отдал дикарке компас вместе с парой полезных штуковин, которые могли пригодиться в море, и долго смотрел, как она убегает прочь от людей в гущу бамбукового леса. На душе стало тревожно и тоскливо. Встретятся ли еще где-нибудь люди, похожие на Цуну?
Глава 17
Лавина неприятностей
Только теперь, спустя четыре года после посвящения, я узнал, что слово «прималь» означает «первородный, изначальный». Его корни произрастают из глубин древнего языка, которым люди пользовались задолго до появления черного солнца. Учитель поведал мне об этом вчера. Искренность в его голосе не дает повода сомневаться, однако я нахожусь в сильном замешательстве, ведь он не может воспроизвести ни одной буквы из той системы забытых знаков, хотя и утверждает, будто она в самом деле существовала.
Учитель называет прималей хранителями, внутри которых обитает память Сетерры. Она уходит во времена столь давние, что сложно даже вообразить. Океаны знаний спят в глубине человеческого разума, и еще не придумали верного способа извлекать их оттуда. Примали – те, в ком хранится тайна черного солнца и множество других сокровищ. Если бы только я знал, как добраться до них…
(Из черновиков книги «Летопись прималя» отшельника Такалама)* * *Материк Намул, Царство Семи Гор, г. Унья-Панья
11-й трид 1019 г. от р. ч. с.
Со стороны Липкуд был точь-в-точь низенькая размалеванная девчонка, одетая в красный кафтан. Рыжие волосы, заплетенные в сотню косичек с лентами разных цветов, доходили ему до пояса. Из-за них-то Липкуд и получил прозвище. Сейчас он ходил по сцене, прикрывая лицо веером так, что видны были только подведенные сурьмой глаза и толстые брови, и щебетал очередную шутку:
– А я ему и говорю: «О-хо-хо! Я дева неприступная! Никак ты меня не уговоришь!» – Тут Косичка поменял елейный голосок на грубый бас и, прилепив к лицу бумажную маску с выпученными глазами, рыкнул: – А ты высунь ножку до коленочки, а я тебе за это монетки на нее положу. Одна к другой!
Завсегдатаи винной смеялись, расплескивая на пол кислое пиво. Липкуд продолжал играть.
– Ну и высуну я до коленочки, а дальше-то что? – прощебетала «неприступная дева», медленно приподнимая подол кафтана, под которым темнели замызганные штаны.
– А ты больше высовывай, милая! – проревела маска. – Ты смотри, сколько у меня монет! Вот и еще одну, и еще одну положу тебе.
Ах ты противный! – всплеснула руками «дева». – Думаешь, я такая дешевка? Ты ребром друг к другу их ставь, а не плашмя! Так в пять раз больше уместится!
Зал взорвался хохотом, только один парень за дальним столом глядел на Липкуда с нескрываемым отвращением. Косичка раскланялся во все стороны, собрал медяки и поспешил к недовольному.
– Я смотрю, ты неместный, – сказал он, обмакивая рукав в принесенное разносчицей блюдце и вытирая краску со щек и губ.
Вместе с алым цветом с лица Липкуда смывалась фальшивая улыбка и наигранная радость.
– Ну и? – нахмурился парень, мрачно жуя хлеб с сыром.
– Эй! Кровяные колбаски с капустой на двоих и запить. – Липкуд убедился, что девушка услышала, и вернулся к разговору: – Я неместных сразу вижу, да и акцент у тебя сильный. Ты откуда?
– Тебе чего надо?
Парень откровенно злился, и Косичка поспешил смягчить беседу:
– Да ничего мне не надо. Поговорить просто хочется с иноземцем. С меня ужин и питье, идет?
Парень как раз дожевывал бутерброд и воззрился на Липкуда с большим недоверием.
– Чего. Тебе. Надо? – спросил он, чеканя каждое слово.
– Если начистоту, то я истории собираю интересные из разных стран. Легенды там, песни, стихи.
– И с чего ты взял, что с этим ко мне обращаться можно? Я на певуна похож?
– Ты похож на того, кто в этом разбирается, – честно сказал Липкуд, отхлебывая из принесенной кружки.
Разносчица торопливо смахнула мусор со стола и поставила две дымящиеся тарелки с кровяными колбасками, капустой и луком в маринаде. Рядом появилась чашечка томата, блюдце мелко нарезанной петрушки и корзинка с круглым хлебом, поделенным на четвертины крестообразной вмятиной.
Парень сглотнул.
– Налетай, – предложил Косичка. – Можешь ничего не рассказывать. Считай, что я за компанию с тобой расплатился.
– И чем хороша моя компания?
– А красивый ты. Вместо картины любоваться буду. Полезно, говорят, за едой смотреть на что-нибудь приятное.
Парень состроил мину, полную презрения, и Липкуд хмыкнул:
– Вот так же ты на меня смотрел, пока я на сцене кривлялся. Это мне и понравилось. Сразу видно, что ты понимаешь в хороших выступлениях, поэтому и морщился над моим. А ты не подумай, я же не только голые шутки знаю. Просто в таких местах народ высокое искусство не понимает. Им чем ниже, тем лучше. Вот в театрах другое дело… Там и люди другие…
– Ну и чего тогда ты там не выступаешь, раз такой приверженец высокого искусства? – фыркнул парень, все-таки откусывая от колбаски.
Видно было, что он страшно голоден, а недавно проглоченный ломоть хлеба с тонкой пластинкой сыра ничуть не помог.
– При… кто? – не понял Косичка, поражаясь тому факту, что иностранец знает на его родном языке такие слова, о которых Липкуд и не слышал.
– Приверженец, – повторил парень. – Сторонник чего-либо. Слушай, ты не подскажешь, где тут играют в го на деньги? Я уже все питейные в порту обошел, нигде не видно.
– У нас тут такого и нет, – пожал плечами Косичка, убирая волосы за ухо, закатывая рукава и неторопливо принимаясь за еду. – Это же не запад. Если только в Папарии отыщешь или на каком-нибудь корабле с Ноо или Твадора. На окраинах сидячие игры не в почете, мы тут все больше в мячи гоняем.
– Вот же бред, а, – выдохнул парень. – Да это самая известная в мире игра, как это не в почете?
– Ты жуй, – кивнул Липкуд в сторону тарелки. – Остывает.
– Слушай, – собеседник чуть наклонился к нему и спросил шепотом: – Ты чего меня кормишь просто так? Порченый, что ли?
Косичка поперхнулся:
– Типун тебе на язык! Порченых от здоровых не отличаешь?
