Материк Террай, государство Соаху, г. Падур, 7-й трид 1020 г. от р. ч. с.
Кто-то невидимый завел механическое сердце Сетерры. Стрелки вырвались из смолы и затикали со своей обычной скоростью. Мир начал движение. Наступил девятый день седьмого трида – солнцестояние.
Властий нащупал в нагрудном кармане серьгу и достал ее. Он догадывался, что сейчас украшение похоже на маятник: изумруд раскачивается на золотой цепочке, а вместе с ним и змейка, раскрывшая пасть. Может быть, ее крошечные глаза блестят и блики играют на виноградном листе, а может, Нико стоит в тени, и камни таинственно мерцают в полумраке. Он столько раз пытался надеть подарок родителей, но не мог. Прокол в мочке почти зарос, и властию пришлось сделать его заново. По крайней мере, так он ощутил: боль была нешуточная и выступило немного крови. Теперь имя наследника вернулось. Выбранное отцом и матерью Нидум шайра равья винна амори.
– Нишайравиннам, – прошептал Нико, касаясь уха. – Больше я его не потеряю.
Послышался тихий стук в дверь, но еще раньше властий уловил шаги. Они были тяжелые, будто человек что-то нес.
– Входи, – сказал князь.
Олья боялась увидеть его разбитым и про себя облегченно выдохнула, увидев, что Нико стоит возле окна со спокойным видом.
– Проснулся?
Князь повернул голову так, будто смотрел на веду, и ей на миг показалось, что он видит.
– Я не спал.
Его кудри окружала золотистая дымка. Глаза были такими же ясными, как всегда, и Олья глупо застыла на пороге, вдруг осознав, что это первый раз, когда она может смотреть на Нико вот так, не робея и не отводя взгляда. Ей захотелось впитать этот образ. Расслабленную позу князя, кудри в ореоле света от круглого окна, так похожего на солнце, босые ноги и серьгу, блестящую на фоне убранных за ухо прядей.
– Ты пялишься на меня, – улыбнулся Нико.
– Вот еще! – с вызовом ответила веда.
– Принесла мне умыться? Я слышу воду.
– Я тебя и побрить пришла. Ты же страшный, как чудо-юдо лесное. И обросший весь. Княжна говорит, в таком виде тебя к народу выпускать нельзя.
– Клецка сказал или сама вызвалась? – хмыкнул князь.
– Я тебе кипяток на голову вылью, – заявила веда, краснея до кончиков ушей. – Садись давай, малыш-слепыш. Мамка за тобой поухаживает.
Нико послушно нащупал лавку и сел.
Олья взбила в пену заранее размягченное мыло, убрала волосы с лица князя и снова замерла, глядя на него.
Он не был похож на Василя ни одной черточкой. И в этих глазах, ярко-зеленых в солнечном свете и бирюзовых, почти голубых в тени, никогда не было такого страха, какой Олья видела у жениха, когда призналась ему у Взрыля. Те глаза еще долго снились ей в кошмарах. До тех пор, пока Олья не нашла эти.
Нико наверняка почувствовал, что веда снова смотрит, но ничего не сказал, и Олья встрепенулась сама. Она набрала пены в ладони, провела по щекам князя, колким от щетины, по подбородку и под носом.
– Только не сбрей клинышек под губой, – попросил Нико. – Это что-то вроде… традиции.
– Да уж не дура, – пробормотала Олья. – Это как нам косы свои отрезать.
Она достала лезвие и принялась аккуратно сбривать жесткие волоски с правой щеки князя. Только бы не зареветь и не порезать Нико, если глаза вдруг помутнеют от слез.
Это был первый и последний раз, когда они вот так остались наедине и когда Олья могла без стеснения касаться человека, которого любила. Скоро она пойдет под затмение, потому что решила защищать его. И это не страшно. Страшно только, что этот момент закончится.
Олья медленно проводила ножом, убирая белую пену, и смотрела, запоминая родинку под глазом и морщинки между бровями от привычки Нико хмуриться. Плескалась вода, и блестящая бритва все скребла по намыленной коже. Олья почти не дышала. Так дорого ей было каждое мгновение.
Наконец она закончила, принесла полотенце и стерла остатки пены, а потом намазала щеки князя чем-то вроде масла, предложенного бабоньками, чтобы кожа не воспалилась от жары и не покраснела.
В конце Олья хотела пошутить, что мамашка закончила возиться с малышом, но вместо этого наклонилась к Нико и поцеловала.
Его губы были сухими и горячими, а щека влажной и теплой. Он пах душистым мылом, и его волосы, несмотря на густоту, были мягкими, как шерсть Морошки. Олья резко отстранилась и вытерла слезы.
– Ты что делаешь? – тихо спросил Нико.
– Плату получаю, – хмыкнула веда, стараясь держаться как обычно. – Я тут за тебя грудью встану, хоть так расплатись. Что, нельзя?
– Для жизни слишком дешево берешь.
Олья фыркнула, бросила лезвие в воду и развернулась, чтобы уйти. Но Нико, плавно поднявшись со скамьи, так, что веда даже не заметила, вмиг оказался рядом и обнял ее со спины. А затем развернул к себе и поцеловал. По-настоящему. Как даже Василь не целовал. И ведь знала Олья, что зря только душу и себе, и ему бередит. Знала, что стыдно перед девоньками. Знала и не оттолкнула. Вот же дура. Ни гордости, ни ума не осталось. Только крепкое объятие, кудри, щекочущие лицо, холодная серьга, касающаяся щеки. Запах мыла и губы, конечно губы.
– Одежда твоя на лавке, – дрогнувшим голосом сказала Олья.
Она схватила чашку, расплескав половину мыльной воды, и, чуть не поскользнувшись на ней, побежала прочь из комнаты.
Нико подобрал мокрое полотенце и обтерся им. Нужно было не подавать вида. Притвориться, что нет головной боли, тошноты и слабости в коленях. Властий запретил себе думать об этом, хотя ему было так плохо, что он едва держался на ногах.
Чуть погодя за ним пришла уже не Олья, а Унара.
– Эй, князь, ты там не голый? – спросила она.
– Нет, не голый, но не оделся еще. Сколько сейчас времени?
– Так уж три часа пополудни. Топать нам скоро. Наряжайся давай. Чего как Княжна возишься?
– Я сейчас.
Ткань рубашки пахла мылом. Этим проклятым ромашковым мылом, которое так любил Такалам и от которого у Нико все внутри сжималось в тугой болезненный ком. Глупый старик. Уж в этот день он должен быть рядом. Даже если предположение Кайоши правдиво и Такалам замалчивал грядущий переворот. Даже если так. Нико все равно хотел, чтобы он был рядом в этот день.
Нащупав обувь, Седьмой решил остаться босиком, так легче «видеть» ногами, а в последнюю очередь прикоснулся к ленте.
«А это, похоже, для глаз, – догадался Нико. – У слепых беспомощный взгляд».
Он
