Стало жарче. Тени пропали вместе с кронами эвкалиптов, и храмовая дорога влилась в широкий западный тракт.
– Смотрите! – послышался радостный голос Яни. – Смотрите, подсолнушки!
Толпа позади пришла в движение, сдвинулась вправо, и вскоре в руках у Нико оказался толстый шершавый стебель. Пчела прожужжала у носа и улетела вместе с толикой пыльцы на лапках. Властий вдохнул сладкий запах и вспомнил, как лучи солнца, обернувшись цветами, оживили статуи. Он не был предсказателем, но кажется, и ему в тот раз приснился вещий сон.
Держа в руках подсолнух вместо кинжала и совесть на плечах взамен доспехов, Нишайравиннам Корхеннес Седьмой продолжил идти навстречу зениту затмения.
– А хочешь, я расскажу тебе легенду о бессмертных? – спросил Липкуд, стараясь, чтобы это прозвучало бодро.
– Просто держи меня за руку, – тихо попросила Сиина. – Этого хватит.
«Все беды от женщин, – вздохнул про себя Косичка. – Они убивают в мужчине маленького человека! И рождают великого героя, великого романтика и великого дурака».
Липкуд сдул с носа косичку, но она снова начала лезть в лицо, и он небрежным жестом откинул ее за спину. Сегодня все ленты в шевелюре певуна были белого цвета. Каждый артист из театра захотел вплести свою, особенную. Каждый, пока вплетал, пел Липкуду песню. Какую знал и как умел. А потом они пели все вместе. Обнявшись и раскачиваясь в такт мелодии на каменном полу большого зала.
– Ох ты, – встрепенулся Косичка. – Чуть не забыл, болван.
Он пошарил за пазухой и вытащил белый шнурок, на котором висело мамино колечко с желтым камнем и потертая губная гармоника. Алый кафтан пришлось оставить в той же комнате, где Липкуд переодевался, и без карманов было тяжко.
– Слушай, Сиина.
– Чего? – потерянно отозвалась девушка.
– Я тут подумал. – Липкуд снял шнурок и попытался развязать узел, но не вышло, и он его просто разгрыз. – Если мы с тобой умрем, то нам надо пожениться. На том свете женатым парам искать друг друга легче. Ну а если я умру, а ты нет, просто разведешься со мной, да и все. Что скажешь?
Сиина грустно улыбнулась и наконец-то посмотрела на Косичку. Какая красавица! С распущенными пшеничными волосами до пояса. В белом, прямо-таки свадебном платье. Голубоглазая, заплаканная. Такая родная.
– Поздно ты спохватился, Липкуд, – сказала она.
– Никогда не поздно! У меня все почти готово!
Косичка присмотрелся к траве у обочины, сорвал первый попавшийся ковыль, скрутил и надел на безымянный палец.
– Вот! – сказал он.
– Чего это? – удивилась Сиина.
– Как чего? Обручальное кольцо. А что, на Валааре как-то по-другому женятся?
– У нас невесты вышивают пояса для женихов и приданое собирают, а женихи приносят подарки невестиным родителям.
– Ну, пояс ты мне вышить не успеешь, приданого мне не надо, а родители твои далековато отсюда. Давай по-нашему? – улыбнулся Косичка.
Сиина поймала и отразила его улыбку.
– Давай.
Липкуд надел ей на палец мамино колечко с желтым камнем. Только его, да еще гармошку он вытащил из кармана и взял с собой.
– Теперь надо целоваться! И тогда мы женаты.
– Ты что! – Сиина покраснела и огляделась по сторонам. – Стыдно! Раньше надо было! Пока одни были.
– Ладно, у меня и на этот случай все готово! – постарался Липкуд скрыть расстройство.
Он приставил гармонику к губам Сиины, потом вложил ее в руки женушки.
– Что это? – удивилась та, вертя в руках подарок.
– Это такой музыкальный инструмент, – сказал Косичка. – На нем играют губами, так что тут куча моих поцелуев и все для тебя! Раз ты ее поцеловала, то вроде как это я тебя поцеловал. Значит, мы женаты!
– Ой, дурак, – шепнула Сиина, сконфузившись.
Потом быстро наклонилась к Липкуду – увы, несправедливая судьба сделала ее выше на полголовы – и быстро чмокнула певуна в губы.
Косичка расцвел широкой улыбкой, застыл, и в него чуть не врезались идущие позади затменники. Сиина схватила его за руку и потащила дальше.
Пес шел впереди, во главе отряда. Вместе с двумя десятками остроухов они образовали защитный клин, за которым как ни в чем не бывало шагал Нико с прямой спиной и ясным взглядом. Он будто не ослеп, и пес гордился своим божеством. Пусть даже сумасшедшим. Для Тавара люди были вещами трех видов – полезными, бесполезными и опасными. Чинуш прошел все стадии, прежде чем наместник выстрелил в него. Сегодня он сделает это снова. Или кто-то другой из мышей. И сегодня, во второй раз в жизни, Чинуш не станет убивать. Сегодня он в белом. Какая ирония. Носить черное и вдруг обрядиться в белый цвет.
Когда впереди заблестел куполами яркий Падур, все сошли с тракта. Седьмой запрещал засаживать земли вокруг дворца. Тавару, видимо, тоже нравился вид зелени, так что поле не распахали, и оно бушевало разнотравьем, но стебли цветов не доходили даже до колен. Лето в этом году было жаркое, и, несмотря на близость пролива, растениям не хватало воды.
Пес щурился, пытаясь спасти глаза от света. Пот уже промочил рубашку и защитный пояс под ней. Руки стали влажными. Как бы ножи не выскользнули. Вскоре Падур остался по левую сторону, а море приблизилось. Ясное, без единого облака, небо нависло над Чинушем, будто огромный, разрезанный пополам круглый кокон, к стенке которого прикрепилось солнце. Оно сияло над головой и словно не двигалось с самого утра. Пес откинул крышку ручных часов и захлопнул. До затмения десять минут.
Он не хотел смотреть в сторону моря, но не мог не смотреть. Там уже стояла черная полоса мышей. Не меньше тысячи. Они растянулись с запада на восток, точно удав, ждущий белого кролика. И кролик шел к нему в пасть.
– Пора, – сказал Нико, остановившись.
Тут же порченые поставили ящики один на другой в несколько рядов, и властий взошел по ярусам, как по ступеням. Он возвышался над толпой на две головы, как живая мишень, и только парень за его спиной напоминал Чинушу, что Нико в безопасности от стрел, ножей и пуль. Пародию на сцену торопливо достроили, подняли туда Кайоши и подперли колеса его кресла, чтобы, чего доброго, не скатился.
Отряд мышей быстро двигался в сторону порченых, и тем пришлось поспешить, выстраиваясь в круг. Чинуш наблюдал, стоя в стороне. Одним глазом за черной волной мышей, другим за построением хороводов вокруг властия. В самую глубь поставили детей, и чем дальше от центра, тем старше становились ребята. Круг быстро разрастался. Люди Тавара приближались еще стремительней. Последние ряды вставали почти бегом.
Плотное кольцо из порченых со шрамами закрыло остальных. Перед ним, на большом расстоянии друг от друга, сидели на коленях веды и таосские шаманы. Порченые держали их за плечи. Наконец пришел черед внешнего круга, и Чинуш встал на свое место, среди
