Резко стало темно. Словно все небо перекрыли черным стеклом. Впереди никого не было. Абсолютно никого. Ни мертвых порченых, ни палаток, ни стрелков. Только полоса пепла. Сиина уронила взгляд на Липкуда, потянулась к нему, но вместо плеча ее пальцы схватили волглую траву с налипшим на нее прахом. Тело Липкуда рассеялось одно из последних. Он держался дольше всех.
Порченая подняла лицо и увидела, как высоко над головой, прямо в зените, полыхает огромное черное солнце. Оно было гораздо больше настоящего и казалось отраженным от земного круга. Словно два близнеца, вставшие напротив.
Нико почувствовал, как тяжесть со спины исчезла. Он схватился за спинку кресла, в котором сидел Кайоши, и попытался нащупать его, но кресло было пустым. Остался только поднятый ветром пепел.
«Они мертвы, – подумал властий. – Зенит затмения… начался».
Все внутри закаменело. Шесть сотен людей отдали жизни за этот момент, а Нико не мог сказать ни слова. Прямо над ним сейчас пылало черное солнце. И надо было убедить его, что Нишайравиннам Корхеннес Седьмой достоин поручиться за страну, в которой никто из жителей не примкнул к шествию, а те, что явились, уничтожили половину порченых. За мир, где затменникам до сих пор не было места. За планету, на которой примали выбирали путь палачей, а не пророков.
Седьмой не мог разлепить сухие дрожащие губы. Стебель подсолнуха взмок в его ладони, ноги подкашивались. Астре больше нет. Кайоши мертв. Нико один. Посреди этого поля. Один за всех. Кто он такой, чтобы остановить зенит затмения?
Тишина, зависшая над полем, дрогнула. Послышался голос Эллы:
Время придет уснуть,И я отправлюсь в путь.Знай же, что как-нибудьЯ доберусь.Высокий и переливчатый, словно серебристая паутинка в весеннем ветре. Он взвился ввысь маленькой птичкой, и вслед за ним к черному солнцу взмыла целая стая:
Целый или без ногК миру лучей-дорог,Где ожидает Бог,Пеплом взовьюсь.Мягкие хлопья касались щек и лба, а детские голоса пели, то сливаясь в унисон, то расходясь в многоголосье. Они пели, вспарывая темноту, говоря за каждого, кто отдал жизнь, и обращаясь к каждому, кто остался:
Там, у судьбы в руках,Где-то на облаках,Буду молить, покаХватит мне сил.В последнем видении Кайоши слышал эту песню. Значит, его душа все еще где-то здесь, как и души других прималей. Они все слышат ее сейчас, и это последнее, что объединяет живых и мертвых. Растворившись в вихре, примали ждали от властия той роли, которая была ему уготована. Даже став пеплом, Липкуд напоминал о ней. И пока театр допевал последние строки, Нико собирался с мыслями и вспоминал всех, кто стоял сегодня вместе с ним.
Пусть даже солнца нет,Чувства горят во мнеИ зародят во тьмеСотни светил.«Я справлюсь», – подумал властий.
Пусть даже солнца нет,Чувства горят во мнеИ зародят во тьмеСотни светил.Тысячи подсолнухов, как маленькие солнца, колыхались волнами в такт мелодии. Нико чувствовал это движение. То, как люди подняли цветы и раскачивают ими из стороны в сторону.
Голоса затихли. Властий воззрился на невидимую сферу и громким твердым голосом начал речь.
– Мы знаем, зачем ты пришло сегодня, великое светило, – сказал он. – Ты явилось покарать нас за наши грехи. За то, что мы не приняли твоих детей, и за то, что стремимся убивать друг друга. Ты больше не веришь в нас и хочешь очистить планету, но мы вышли в этот день к тебе, чтобы просить твоей милости. Я, Нишайравиннам Корхеннес Седьмой, законный правитель Соаху, клянусь, что принимаю порченых. И пусть сейчас я стою перед тобой один, меня одного хватит, чтобы изменить ошибки моих предков и предотвратить грехи потомков. И ты можешь прожечь мое сердце, но не найдешь в нем лжи. Ибо я искренен, и я взываю к тебе не ради пощады своей жизни. Я взываю к тебе во имя твоих детей.
Люди жестоки, но ты ничем не лучше, великое светило. Зачем ты так поступаешь со своими детьми? Чувства – самая прекрасная часть человека, а ты облекаешь их в уродливую оболочку и заставляешь их бояться. Пусть они рождаются нормальными, пусть калечности и уродства не мешают им выполнять твою волю. Они не заслужили этих мук, а я не смогу избавить их от этого.
Я, Нишайравиннам Корхеннес Седьмой, принимаю всех затменников Соаху и клянусь принять в свое сердце всех порченых мира. Клянусь до конца жизни помогать Сетерре меняться, чего бы мне это ни стоило. Клянусь, что не дам своему народу пойти по пути войн, убийств и терзаний. Клянусь, что мой народ примет затменников. И прошу у тебя еще один шанс.
Нико поднял подсолнух к небу и услышал, как тысячи рук сделали то же самое. Тишина стала звенящей, колючей и холодной. Полуденный жар словно испарился. Ветер трепал полы одеяний, и властий чувствовал кожей огромный черный диск, нависший над полем. Собравший первый урожай жертв и готовый в любой миг полакомиться остальными. Души прималей рассеялись в пространстве. Наступили минуты, о которых Клецка не знал.
Нико молил провидение, чтобы никто не заметил его страха. Чтобы люди не рассыпались по сторонам и не начали прятаться в траву. Рука дрожала, пепел от людских тел все еще бился в лицо. Было так тихо, что властий испугался. Вдруг никого уже нет? Что, если вспышка произошла, а он в своей слепоте не распознал ее и стоит сейчас абсолютно один посреди поля пепла? А черное солнце потешается над властием, прежде чем уничтожить его.
Прижавшись к Генхарду изо всех сил и захлебываясь слезами, Яни продолжала улыбаться. Она смотрела в черное небо, не переставая верить. Это было так трудно сейчас, что Яни, наверное, ни за что бы не смогла. Но рядом стоял Генхард, крепко сжимал одной рукой девочку, а другой цветок и тоже через силу улыбался. Он смотрел не на черное солнце, а на Нико, за плечами которого уже не было ни Астре, ни лент, которыми его привязывали к спине властия. Кайоши тоже пропал.
Яни не видела отсюда, что случилось там, за внешним кругом. Обзор закрывали взрослые, а она была низенькой, еле в грудь Генхарду дышала. Но зато все слышала. Крики и выстрелы. И то, как люди
