— Она, — коротко ответил контрразведчик. — «Испанку» мою всю, сволочи, издырявили.
— Кстати, Станислав, — повернулся к нему Иван Карлович. — Знаешь, кто в тебя стрелял?
— Знаю. Некто Коренев Владимир Иванович, бывший сыщик.
— Какой Коренев? — синхронно удивились оба.
— Был такой в нашем отделе. Уж добрый год в розыске висит. Сейчас в австрияки подался, уж не знаю, как умудрился.
— Да нет, — хлопнул себя по колену Вернер. — Я о том, который тебе причёску испортил.
— А, тот немец.
— Точно, немец, — подтвердил Мельников.
Машина попала колесом на булыжник, сидевших тряхнуло. Капитан, ударившись локтем о дверцу, выругался сквозь зубы.
— Только немец австрийского происхождения, — продолжил он. — Его фамилия Шульц, помните такого?
— Следователь! — воскликнул Стас.
— Был им, — подтвердил Сергей. — У вас, Станислав Юрьевич, оказывается, весьма богатая биография.
— Отпетый каторжник, — вставил Иван Карлович. — А дальше начинается самое интересное. Знаешь, к кому на встречу ехали эти двое?
— Тоже мне, бином Ньютона, — фыркнул опер. — К капитану Лазоверту.
— Откуда знаете? Ежели, конечно, не секрет, — Мельников смотрел насторожённо.
— Догадался. Этот самый Лазоверт, у нас тогда в Летнем Саду господина Коренева из-под самого носа увёл, помнишь, Ваня?
— Англичанин?! — вспомнил Вернер. — Чёрт!
— Ещё какой, — усмехнулся опер. — Теперь, он главный врач у Пуришкевича.
— Да, дела, — протянул Сергей, припарковывая автомобиль перед штабом.
Штаб XX армейского корпуса располагался на тихой улочке в уютном живописном доме. Спрятавшись среди небольшого плодового сада, он отгородился от соседей высоким кованым забором. Въезд и дорожки к дому аккуратно вымощены, трава ровно подстрижена. В вечернем воздухе одуряющее пахло яблоками и сладким духом падавшей с дерева жёлтой сливы. Офицеры миновали откозырявшего часового, прошли длинным коридором и Вернер, аккуратно постучав, открыл дверь в кабинет Столыпина.
— Входите, господа, присаживайтесь, — махнул рукой Пётр Аркадьевич.
Оглядев их, он встал, досадливо махнув рукой: «Да, сидите!», прошёлся по кабинету и снова остановился перед столом.
— Я собрал вас, господа, с тем, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие. Наше управление с сегодняшнего дня расформировано.
Глава 6. Нойхаузен
Нудно жужжала муха, бестолково бившаяся о стекло. Столыпин молча смотрел на них, видимо, ожидая какой-нибудь реакции. Её, однако, не последовало. Только Стас пожал плечами.
— Да мы уже, практически, всё, что смогли, сделали. Куда нас? На фронт?
— Кого куда, — хмуро отозвался генерал-фельдмаршал. — Ивана Карловича и Всеволода Васильевича — в контрразведку. С вами ещё неясно, вы же на излечении пока.
— И когда успели? — удивился опер. — Чуть больше суток прошло, как я в поезд угодил.
— Какой ещё поезд? — машинально спросил Пётр Аркадьевич, видимо, думая о своём.
— Военно-санитарный, Пуришкевича. А, собственно, кто вам сообщил?
— Мне мой адъютант. Сергей Иванович!
Адъютант вырос на пороге, словно всё это время стоял под дверью. А, может, и стоял, кто их разберёт, этих порученцев.
— Сергей Иванович, вы откуда узнали, что капитан Сизов ранен?
— Мне приятель по телефону сообщил, авиатор наш, поручик Пименов.
— А, он-то откуда?.. — удивился Стас.
— От меня, — коротко пояснил Мельников. — Ваше высокопревосходительство, прошу разрешения допустить капитана Сизова к контрразведывательному мероприятию. Он владеет очень важной информацией.
— Да, делайте, что хотите! — досадливо отмахнулся Столыпин. — За капитана Сизова, с вас теперь только врачи спросить могут. Все свободны.
Офицеры встали и, кивнув, вышли из кабинета, оставив генерал-фельдмаршала наедине с его досадой.
— Расстроился Пётр Андреевич, — нейтральным тоном констатировал Вернер.
— Расстроишься тут, — невесело хмыкнул Мельников. — Пахал огородик, удобрял, жуков всяких вытравливал, а потом — бац! Не нужен ваш укроп! И без огурцов обойдёмся. Собаку повесить, чучело уволить, грядки заровнять.
— Вам бы книжки писать, господин капитан, — с восхищением посмотрел на Мельникова Иван Карлович. — Какую картину с голого листа написали, я чуть не прослезился.
— Прослезитесь ещё, — буркнул Сергей. — Вас, кстати, в какое отделение определили?
— Ещё не знаю.
— Тогда так, сейчас садимся в наш трофей — и на всех парах в Нойхаузен. Там наш ротмистр Немыский, как раз, с инспекцией.
— А, личность известная, — кивнул Вернер.
— Только не для меня, — пожал плечами Стас. — Главный контрразведчик?
— Зам, — коротко ответил Мельников. — Начальник Контрразведывательного Отдела при генерал-квартимейстере Генерального Штаба — подполковник Ерандаков Василий Андреевич. Не слыхали о таком?
— Это не тот, что в Нижнем Новгороде фальшивые взрывные мастерские устроил, чтобы выслужиться?
Про это случай ему года два назад Коренев рассказал. Фамилия редкая, вот и запомнилась.
— Ага, значит, точно, слыхали. Пальчик ему в рот не клади, по плечо отхватит. Но, главное, службу знает. Кстати, Бонч-Бруевич[56] с Батюшиным[57] при нём должны быть. Вот, заодно, и вашу судьбу определим. У нас толковых службистов раз-два, и обчёлся. Не поверите, с кем работать приходится.
Капитан Мельников, распахнув дверцу Мерседеса, уселся на водительское сиденье. Стас уселся рядом, Вернер разместился сзади. Трофей фыркнул и тронулся с места.
— Слушайте, — спохватился Стас. — Чуть не забыл! Я ж своему гостеприимному хозяину денег обещал!
— Что, не подождёт? — покривился Сергей. — Хотя, кто знает, когда мы ещё тут окажемся. Где у вас деньги?
— Там же, где и мой денщик, — пожал плечами Сизов. — Короче, чёрт его знает. Давайте к вон тому банку подъедем.
На красивом двухэтажном домике, сильно посечённом осколками, гордо и несгибаемо красовалась вывеска «Bank of Metropole».
«Ничего этих банкиров не берёт», — усмехнулся про себя опер, открывая тяжёлую дверь.
Встретивший его за стойкой упитанный немец без особого удовольствия созерцал помятого русского капитана с повязкой на голове. Вынув из кармашка брегет, он открыл мелодично прозвеневшую крышку хронометра, и взглянул на циферблат. Всё так же неспешно убрав часы, сцепил пухлые пальцы на чреве и перевёл вопросительный глаза на странного посетителя. Однако, взяв в руки чек, выписанный Стасом тут же, на бюро, высоко вскинул брови.
— O, es wunderbar![58]
Но (чёрт их поймёт, этих русских!), чек изучил внимательно, только что на вкус не попробовал. Проникшись тем, что перед ним не абы кто, почтительно раскланялся. После чего, выдал десять тысяч марок разными купюрами.
Над городом уже нависали лёгкие сумерки, когда они подъехали к дому портного.
— И кто там? — после долгого молчания осторожно спросил из-за двери знакомый голос.
— Аарон Моисеевич, — вежливо сказал Стас. — Я привёз вам долг.
— Это вы, Станислав?
— Это я, — вздохнул опер.
— Сейчас, сейчас, — заторопился портной.
Щёлкнул замок, звякнула задвижка, откинулся крючок и дверь, наконец, приоткрылась, явив из-за косяка птичий профиль Аарона Моисеевича.
— О, господин офицер, вы снова живы, я так за вас очень рад!
— Аарон, кто к нам пришёл? — донёсся из глубин квартиры зычный голос Рахили.
— Это наш гость, Станислав, — обернувшись, радостно сообщил ей портной.
— Он тебе долг принёс? — громогласно поинтересовалась супруга.
Отец семейства сконфуженно поглядел на гостя.
— Конечно, — улыбнулся Стас, отсчитывая четыре с половиной тысячи марок. — Возьмите, пожалуйста, и спасибо вам.
— Может быть, чаю? — прижав к груди деньги, спросил хозяин.
— К сожалению, спешу. Моё почтение супруге.
— Да, да, конечно.
Стас спустился с крылечка под растроганное бормотание Аарона Моисеевича и, выйдя со двора, сел в машину. Заскрежетала передача и Мерседес, покачиваясь на рессорах, поехал на выход из городка, выхватывая из темноты жёлтым светом фар то угол
