Она села рядом с ним, и ее сотрясли рыдания. Боль всей ее жизни, слишком долгой, сдерживаемая больше столетия, хлынула наружу. Ей дали увидеть жизнь лишь мельком – как быстротечно это оказалось. Может, лучше бы этого и не было. Питер начал стонать. Вирус сжигал его изнутри, забирая его.
Она выбрала. Кусок стали в метр длиной, с треугольным концом. Для чего он служил? Часть дорожного знака? Или рамы окна, которое когда-то глядело на этот суетный мир? Маленький осколок огромного здания, взлетевший в небо? Она стала на колени у тела Питера. Человек внутри него исчезал. Наклонившись, она коснулась его щеки. Его кожа была горячей и влажной. Он начал моргать. Раз, два, три.
Голос сзади:
– Будь ты проклята!
И она взлетела в воздух.
Майкл бежал вдоль Четвертой авеню, а позади него с ревом грохотали падающие обломки. От этого не убежать. Он свернул вправо, на Восьмую. По краям квартала, спереди и сзади, пронеслись облака пыли, будто торнадо, а потом будто вспомнили о нем. О, Майкл, прости, о тебе забыли. Обогнув угол, ринулись на него с двух сторон.
Он нырнул в ближайшую дверь и захлопнул ее за собой. Какой-то магазин одежды, пиджаки, платья, рубашки на вешалках и на полках, свернутые. Большая витрина с манекенами на платформах, лицами к улице.
Облака пыли достигли ее.
Стекло разлетелось на осколки, выдавленное потоком воздуха; Майкл вскинул руки, закрывая ими глаза. Поток заполнил помещение, сбивая его с ног. Уколы боли по всему телу – будто на него напал рой пчел. Он попытался подняться и лишь тогда увидел длинный осколок стекла, торчащий в правом бедре. Странно, что не настолько больно – должно быть чертовски больно – но тут пришла боль, уничтожая все мысли. Он кашлял, задыхался, захлебывался пылью. Пополз прочь от окна и врезался в вешалку. Сдернул с нее рубашку. Какая-то тонкая ткань. Обмотав ею кулак, Майкл прижал ее ко рту и носу. Начал судорожно дышать, снова наполняя легкие воздухом.
Потом обвязал рубашкой нижнюю половину лица, и слезящимися от пыли глазами посмотрел на потемневшую улицу. Он оказался внутри облака. Было совершенно тихо, если не считать тихого постукивания. Звука взлетевших в воздух частичек, которые теперь падали на асфальт и крыши давно брошенных машин. Его руки и ноги были скользкими от крови; бедро, там, где торчал длинный осколок стекла, пронзало болью от малейшего движения. Достав нож, Майкл надрезал и разорвал штанину. Стекляшка, длинный узкий осколок с неровными краями, слегка изогнутый, вошла под углом; рана примерно посередине между пахом и коленом, на внутренней стороне бедра. Иисусе Христе, подумал он, еще на несколько дюймов выше, и эта штука мне бы шарики срезала.
Протянув руку вверх, он сдернул еще одну рубашку и обмотал ею наружный конец осколка. Конечно, вполне вероятно, что, если его вынуть, рана станет больше, но боль была просто невыносимой. Если он не вынет стекло, то шагу не сделает. Лучше всего сделать это побыстрее.
Он обхватил рукой замотанный в рубашку осколок. Досчитал до трех и дернул.
Движущиеся в клубах пыли фигуры размером с человека остановились как вкопанные и повернули головы на вопль Майкла.
– Это был храм!
Рука Фэннинга попала ей в щеку, и Эми полетела назад от удара.
– Ты со мной это сделала? С моим городом?
Она вскинула руки, закрывая лицо. Но Фэннинг схватил ее за ворот и поднял так, что ее ноги оторвались от асфальта. А потом швырнул прочь.
– Я не буду никуда спешить. Ты захочешь, чтобы я убил тебя. Ты будешь умолять об этом.
Он снова и снова набрасывался на нее. Швырял, пинал ногами, отвешивал пощечины. Она поняла, что лежит лицом вниз. Чувствовала, будто отделилась от всего вокруг. Мысли лениво блуждали, на грани окончательного и бесповоротного разрыва, будто со следующим ударом они отлетят от ее тела и исчезнут в небе, как воздушный шар, у которого перерезали нитку.
Однако сознание запрещало ей поддаться, принять смерть. Сознание, против всякой логики, требовало держаться. Фэннинг где-то сзади. Эми ощущала его не как присутствие живого существа, а как некую абстрактную силу, наподобие силы тяжести, колодец тьмы, безжалостно засасывающий ее. Она поползла. Почему Фэннинг просто не убьет ее? Но он сам сказал: он хочет, чтобы она ощутила это. Ощутила, как жизнь уходит из нее, капля за каплей.
– Смотри на меня!
Удар в ребра подбросил ее над землей. Фэннинг бил ногой. У Эми перехватило дыхание.
– Я сказал, смотри на меня!
Он снова пнул ее, под дых, перевернув на спину.
Он держал над головой меч.
– Мы должны были встретиться у кассы!
Мы?
– Ты сказала, что будешь там! Ты сказала, что мы будем вместе!
Что он видит перед собой? Кто она для него? Превращение. Оно что-то сделало с его умом.
– Мне вообще никогда не стоило влюбляться в тебя!
Эми перекатилась в сторону в тот момент, когда меч полетел вниз. С монотонным лязгом ударил в асфальт.
– Я хотел умереть вместе с тобой!
Она снова лежала на спине. Фэннинг поднял меч над головой, готовый ударить. Она вскинула руки. Это ее единственный шанс.
– Тим, нет.
Фэннинг замер.
– Я хотела быть здесь. Быть с тобой. Я больше ничего не хотела.
Его руки напряглись. В любой момент клинок мог обрушиться на нее.
– Я ждал весь вечер! Как ты могла так поступить со мной? Почему ты не приехала, почему?
– Потому… что я умерла, Тим.
Мгновение ничего не происходило. Прошу, подумала она.
– Ты… умерла.
– Да. Мне очень жаль. Я не собиралась.
– В поезде, – еле сказал он.
Эми заговорила, осторожно, ровным голосом:
– Да. Я ехала, чтобы встретиться с тобой. Они сняли меня с поезда. Я не могла остановить их.
Взгляд Фэннинга оставил ее лицо и начал блуждать.
– Но теперь я здесь, Тим. Это главное. Прости, что это заняло столько времени.
Как долго она сможет поддерживать этот обман? Главное – меч. Если она сможет убедить Фэннинга отдать его ей…
– Мы все еще можем сделать это, – сказала она. – Сделать так, чтобы мы всегда были вместе, как собирались.
Он снова посмотрел на нее.
– Пойдем со мной, Тим. Есть место, куда мы можем уйти. Я его видела.
Фэннинг ничего не сказал. Эми ощутила, что ее слова нашли зацепку в его мозгу.
– Где? – спросил он.
– Это место, где мы можем начать с начала. На этот раз сделаем все правильно. Для этого тебе нужно
