– Так как же без бояр-то? – удивился Великий князь.
– А ты дворянство плоди – слуг Государевых. Да титулы им начни давать. Тут подумать нужно. С кондачка не решить. Но мню – надо табель делать о рангах. Чтобы и титулы, и звания, и должности расписать в порядке общего взаиморасположения. Кто над кем стоит и как при дворе твоем служить станет. Вот слуг своих и станешь назначать сообразно.
– Мудрено.
– Это только так кажется. Я тебе вечером привезу свои записи по этому поводу. Думал. О том, что бояре не желают переходить на новый строй службы, – не знал, но догадывался. Им-то он совсем неинтересен.
– А бояре смуту не учинят? – насторожился отец.
– А чего им смуту творить? Ты их ничего не лишаешь. В случае острой нужды к делу призываешь. А так – не дергаешь. Благодать! Новых же боярством не жалуй. Разве что изредка за заслуги особые. Старые же сами вымрут без волнений особых.
– Ну если так… – задумчиво произнес отец, покивав, – я подумаю.
И перешел к куда более насущному вопросу. С 1471 года Ахмат стал единоличным правителем Большой Орды после смерти старшего брата. Разгром Казанского ханства напугал многих правителей татарских держав. После удачной кампании 1471 года, в ходе которой Москва смогла присоединить Новгород и разбить Литву, эта обеспокоенность существенно усилилась, мягко говоря. Дошло до того, что даже Крым, бывший вот уже несколько десятилетий верным союзником Москвы, обеспокоился. И не только Крым. Несмотря на предельно миролюбивую риторику и татарские державы, и Литва, и Ливония испытывали нешуточное волнение. Слишком решительные и масштабные успехи Москвы их напугали. Никому такое соседство оказалось не по душе. Даже опосредованно.
– Ты ожидаешь прихода Большой Орды? – наконец спросил Ваня.
– Да. Поэтому Филиппу по прошлом годе и поверил. Тем более что и повод есть – мы дань давно не платим.
– Но минувшей кампанией мне удалось побить большие рати новгородцев и литовцев. Ахмата это не настораживает?
– Как мне передали, в Орде никто не верит в эти россказни. Они считают, что мы так им голову морочим. И рати там были небольшие, раз пешцами удалось их одолеть. Будто бы ты побил два литовских отряда разбойных да Новгород сам ворота открыл.
– Хм. А что, на Москве их людей в то время не было?
– Видимо, не было.
– И сколько их может прийти?
– Не знаю… – покачал головой отец. – Все зависит от того, сможет хан Ахмат примириться со своими противниками или нет. Если Сибирское и Крымское ханства да Ногайская орда[99] выставят войско в поддержку Ахмата – много татар придет.
– Значит, будем готовиться к худшему, – произнес Ваня. – Я к июню отправлюсь на стругах к Алексину и буду стоять там. При нужде легко и быстро спущусь на стругах хоть до Коломны.
– А почему в Алексин?
– Это самый западный наш городок по Оке. Если Ахмат пойдет по литовским землям к нам, минуя Рязань, то Алексин станет первым на его пути. Если же через Рязань, то мы заранее узнаем, куда он идет. Из Алексина мне легче всего будет совершить переход рекой.
– А не боишься встать на его пути с горсткой воинов? Три сотни всадников и восемьсот пешцев – не великая сила.
– Всадников я тебе оставлю. Их на стругах перебрасывать неудобно. Да и ни к чему они там.
– Тем более. Он ведь тебя сомнет.
– Отец, ты же видел действие моей пехоты в бою. Ты опять ее недооцениваешь.
– Твои пешцы…
– Пехота.
– Хорошо, пехота, – поморщился отец, – она победила отряд всего в шесть сотен всадников…
– На реке Шелони – около двадцати сотен.
– Пусть так. Ахмад же приведет тьму-тьмущую. Меньше ста сотен и не жди. А может, и больше.
– Так и что? Он приведет степных воинов. У них брони железные будут едва ли у шестой части. Да и то совсем не обязательно. Остальные – это обычные пастухи, поднятые в ополчение.
– Но их будет много!
– А у меня будут стены. Ты опять не веришь моим словам? В крепости, пусть самой убогой, хан Ахмат ничего не сможет сделать моей пехоте. Особенно если усилить ее саламандрами. Приступом он крепость не возьмет. А осаду долгую держать не сможет.
– Хорошо, – недовольно буркнул Великий князь после долгой паузы.
– Ты не веришь мне?
– Верю, – нехотя ответил Иван Васильевич. – Но уразуметь не могу. Дивно и странно все. Понимаю, что ты ту литовскую конницу под Москвой разогнал ссаными тряпками. Словно бродяжек каких. Но все одно – чую – беда приключится.
– Думаешь, что убьют?
– Чувствую.
– Ну и леший с ним. Тебе же легче станет, – усмехнулся Ваня.
– Не говори так! НИКОГДА НЕ ГОВОРИ ТАК!
– Отец, – устало произнес Ваня. – Я ведь знаю, что священники меня не любят и ежедневно тебя склоняют к озлоблению на меня. Я им враг, ибо сломал замысел великий, вгоняющий всю Русь им под пяту. Не удивляйся. Доброхоты многое мне рассказывают. Хватает и злодеев языкатых, которые подбивают меня на открытый бунт против тебя. Не явно. Но так – исподволь, исподтишка.
Великий князь промолчал, смотря хмуро на сына. Так что он продолжил после небольшой паузы:
– Я ведь должен был умереть тогда… вместе с матушкой. Посему ныне каждый день на бренной земле – подарок. Я не боюсь умереть. Поверь – это не так страшно. Поэтому нет у меня никакой робости перед выступлением к Алексину. Погибну – значит, так тому и быть. А нет – дело доброе сделаю.
– Сын… – начал было говорить отец, но Ваня его перебил:
– Меня убьют. Не сегодня, так завтра. И выбор у меня невелик. Либо забиться под лист лопуха и дрожать как заяц, либо действовать открыто и смело.
– Митрополит мертв, брат мой – в монастыре прощение у Всевышнего вымаливает. Кто тебя хочет убить?
– Скажи, я ведь прав? И священники тебе стараются пакости про меня или людей моих сказывать?
– Стараются, – после долгой паузы произнес отец.
– И что, уже антихристом называют?
– Нет, – усмехнулся Иван Васильевич. – Пока только людей твоих поносят. Дескать, бесовскими вещами занимаются, а ты их в том покрываешь.
– Вот видишь, – улыбнулся Ваня. – Если долго человеку говорить о том, что он свинья, то рано или поздно он захрюкает. В конце концов и ты поддашься этим уговорам да вкрадчивым наветам. Поверишь. Вопреки всему. Поэтому я и говорю, что убьют меня рано или поздно. Если сам не казнишь, то в опалу отправишь. А там и враги подсуетятся, дабы последовал я
