Тут ему вспомнились недавние приключения.
«Недавно я наблюдал один из вариантов «зуба» в виде подвижных мостовых платформ. Модификация весьма необычная, но принципиальный алгоритм сохраняется».
Тут Диноэл даже увлекся.
«В Шайоне, сразу за входной круглой дверью, обратите внимание на небольшую секторную амбразуру справа от центрального подъема. Через нее просматривается первая камера и левая стена следующего зала. Правая сторона как камеры, так и зала, остается в мертвой зоне, однако присутствие враждебных элементов там маловероятно…»
Ах черт, теперь выходила инструкция. Но пусть даже и так, а вот зачем их тогда понесло в этот Шайон? Вроде бы там пропал аккумуляторный блок, или… или нет? Нет, постой, аккумуляторы – это Эр-Рияд, а в Шайоне они в рабочей сфере поджидали каменный резак с рыбкой на рукояти, и рыбка эта… что-то там такое. Вот какая стрельба потом была в верхнем ярусе, он помнил в деталях. Да что же это, господи. Как про это писать? И потом, дальше надо будет говорить о том, что я-де оказался единственным, кто разгадал алгоритм хода этих самых «зубов Будды», и не просто разгадал, а умудрился заклинить оба, сам не знаю как… но выходит как-то уж совсем нескромно. А дальше еще хуже – как, интересно, поведать читателю, что практически сразу после штурма вдребезги напившейся Франческе стрельнуло в голову отдаться ему как раз на этом «зубе», на который она предварительно демонстративно помочилась в самой что ни на есть откровенной позе, и дальше, при свете походных фонарей Диноэлу представилась возможность полюбоваться всем комплексом ее татуировок сверху донизу, а «зуб», в самый неподходящий момент, возьми да шевельнись?
Дальше пошло еще хуже. С великими страданиями набросанный план будущих сочинений открыл странную закономерность – сами воспоминания и их календарь почему-то хранились в памяти отдельно, и эти две линии упорно не желали пересекаться. Впечатления и детали никак не желали согласовываться с датами. Более того, сплошь и рядом обнаруживалась неразрешимая путаница, или просто, более чем существенные отрезки времени, ничем в памяти не заполненные – вот застрели, если помню, что там творилось в сорок восьмом. Диноэл едва ли не со страхом обнаружил, что точно не помнит, в каком же году они с Черри поженились. Словом, волей-неволей приходилось лезть в годовые и экспедиционные отчеты, а от одной этой мысли начинали ныть все кости одновременно. К Дину пришло чувство, будто он голыми руками пытается сдвинуть с места нечто кошмарное и непосильное.
От внимания Мэриэтт эти муки творчества, естественно, не укрылись, и она осторожно сказала:
– Послушай, возьми себе соавтора. Вон, посмотри, у тебя почта завалена предложениями от издательств. Тебе дадут кого угодно.
Но Диноэл и вообразить не мог ситуацию, в которой он делится своими воспоминаниями с незнакомым человеком.
– Это какому-то журналюге я расскажу, как мы со Скифом двое суток ползли по трубам «Уранового Мула» и уже считали себя покойниками? А он из этого устроит увеселение для публики? Да я и не знаю, о чем можно рассказывать, а о чем до сих пор нельзя.
По темнеющему, отчужденному взгляду Дина Мэриэтт поняла, что он уходит в себя, а таких его состояний она боялась, поэтому тут же сменила тему:
– Хорошо, тогда займись, как собирался, палеоконтактом, Драконами. Начни со своей операции «Минотавр» – это будет интересное вступление, и очень неожиданное.
Диноэл до некоторой степени смутился:
– Да, но тут нужно поговорить со специалистами.
– Вот это я могу тебе организовать. Я знаю ребят, которые занимаются этой темой – или, по крайней мере, чем-то в этом роде. Это ведь тоже нейрокибернетика.
Пока Мэриэтт договаривалась о встрече с учеными, Дин все же отправился в архивы. Это заведение было ему хорошо знакомо, однако и тут поджидали каверзы и неприятности. Архивы, и уж тем более архивы СиАй – это особый мир с собственными непростыми, а порой суровыми законами. Раньше Диноэл приходил сюда с подробной буквенно-цифровой лоцией, составленной Скифом – вот кто чувствовал себя в здешних многомерных микро- и макрокосмосах как рыба в воде, – и потому никаких трудностей не возникало. А сейчас, едва подступившись к каталогу, он с первого шага запутался в системах поиска – их оказалось шесть штук, и какая ему нужна, и что такое ветви классификации, пришлось разбираться долго и мучительно. Первым делом выяснилось, что у него отобрали допуск класса F – доступ к оперативной информации высших уровней секретности. Понятное дело, Скиф решил подстраховаться от вероятных сюрпризов со стороны бывшего коллеги – теперь невозможно было определить, какие каналы контролируются, какие – нет. Но дальше еще хуже, он застрял наглухо. По заданным тематикам открылся неоглядный океан ссылок, в котором утонули даже его собственные отчеты. И это только по официально запланированным экспедициям; что же касается всевозможных бесчисленных предприятий, возникавших спонтанно, по ходу дела, то из них он не нашел вообще ни одного, поскольку понятия не имел, каким индексом они обозначены и под каким номером в какой реестр внесены. Во многие операции его вводили с середины, другие проходили под грифом других ведомств – черт ногу сломит, и это не считая того, что часть найденных дат вызывали протест и изумление.
Встречались и фотографии, но они сбивали с толку еще больше. «Он что, тогда еще был жив?», «Их я знаю, а это, черт побери, кто такой?» Выход оставался только один – брать свое личное дело и, подробно вникая во все сноски мелким шрифтом, шаг за шагом, пункт за пунктом воссоздавать свой жизненный путь. Дину показалось, что на него наваливается громадная, неподъемная глыба. Он не был ученым и не знал, что задача как раз и заключается в том, чтобы шаг за шагом, год за годом, преодолевать вот такие, кажется, непреодолимые препятствия, что архивный поиск есть наука и нуждается в грамотном профессионале. Вдобавок, каким бы мастером вникать в детали Диноэл ни был, он совершенно не представлял себе, что такое долгая, кропотливая работа. Весь опыт его жизни, в чем он, как сказал классик, «истинный был гений», строился на
