Пришлось сделать несколько хороших глотков из фляги. Потом немного подышать, разглядывая табор, окончательно погрузившийся в ночную тьму и поэтому напоминающий шабаш ведьм посреди Чернолесья. Так сходку изобразил художник на фреске в кабинете отца Чеминдиана: смутные силуэты вокруг языков пламени, стена черных деревьев и искры, поднимающиеся к звездному небу.
– Это самое что ни на есть жизненное из всей долбаной жизни! – осипшим после больших глотков голосом сказал я. – Единственные, для кого церковь и государство делают поблажку, – самое дно, нищие, бродяги и разбойники, живущие в лесах. Для остальных правило Основателей – непреложный закон. При первом нарушении ребенок изымается, а родители получают плетей. От души получают. При втором казнят мать и ребенка, а отца отправляют на каторгу. Это единственный закон, который непреклонно соблюдают все страны, где есть Церковь Трех Основателей, и единственный, за который человека могут выдать, даже если он пересек границу.
– Жуть какая! – По лицу принцессы было видно, что она еще не до конца понимает сказанное. – Но ведь все это не так просто осуществить. Я, конечно, не сильно знакома с жизнью простых людей, однако наставница всегда говорила, что они-де погрязли в разврате.
– Есть такое, – не смог я удержать широкую улыбку. – Но как, по-вашему, ша… вольные женщины умудряются работать, не залетая? Ну, то есть, не беременея? Бабка-повитуха говорила, что это – совсем несложная штука: что-то там подвязывают и местная знахарка накладывает малые чары – все. Если кто-то из детей умирает, а их число должно сохраняться равным трем, чары убирают и пожалуйста – баба готова вновь рожать.
На физиономиях спутников отражалось замешательство. Вайолетта, казалось, пытается найти какой-то ответ. Принцесса привстала, опираясь рукой о дерево, и взялась пальцами за нос. Я не мог понять: взрослая девица и уже давно обязана знать, кто из родственников скоро отправится в монастырь, а кто пойдет прочь со двора, чтобы вкусить помои простой жизни.
– Но по-твоему выходит, – Сигон яростно чесал подбородок, точно пытался вырвать отросшую за два дня щетину, – что на церковь и короля должно работать огромное количество людей. Так где они все? Я пару раз заглядывал в казначейство и видел, сколько народу находится в подчинении у кузена: их много, но не настолько же!
– Работать на короля – это не обязательно состоять на государственной службе, – откликнулся я, размышляя, где лучше расположиться на ночь, чтобы не замерзнуть, но и не маячить на виду у всех. – Это еще и платить три четверти от дохода – воистину грабительский налог, который не позволяет завести даже мизерный капитал. Первые дети платят всего-навсего четверть. Ну, или можно вступить в лоно церкви – то ли простым монахом, то ли воином господа. Никто не интересовался, какая армия находится в подчинении у попиков? Обычно те не торопятся рассказывать, что вот эта сотня-другая послушников ночью еще мутузит друг друга на заднем дворе монастыря.
– Погодите! – Вайолетта, казалось, нащупала ускользающую мысль. – Насколько я понимаю, для королевских семей есть определенное исключение…
– Нет. – Я зевнул. – Исключения имеются, как я уже говорил, только для самых нищих и тех, кого невозможно контролировать. Семья монарха всегда на виду. Стоит создать единственный прецедент, и ситуация покатится ко всем чертям. Были попытки, правда, уже очень давно. Последняя – пару сотен лет назад, в Ольете. Тамошний правитель усомнился в толковании Писания и пожалел младшую дочь, оставив ее при дворе. Церковь тотчас через среднюю дочь столковалась со старшей. Король скоропостижно дал дуба, и все вернулось на круги своя.
– Но, – девушка казалась обескураженной, она встала и взялась пальцами за подбородок, – почему отец и Розалия молчат об этом? И у меня нет третьей сестры или брата. Возможно, именно по этой причине отец держал мать так далеко от двора? Си, у тебя же есть только один младший брат, и все?
– Ну да. – Граф стал рядом и набросил на плечи девушке упавший плащ. – По-моему, все это ложь. Нелепая попытка запутать.
– А вот и ни! – выкрикнул один из подслушивающих пацанов. – Мий батько, покы не вризав дуба, казав, шо мене по миру пустит, а Грыця залишит за старшего. Та й у сусидив такое. Мотря он каки слезы лила, когда Петро гэть пишов.
Кажется, мои дворяне остались в меньшинстве. И это меньшинство определенно недоумевало.
Рассказ и его обсуждение утомили до крайности. Ненавижу объяснять очевидные вещи и терпеть не могу, когда эти самые вещи подвергают сомнению. Очень хотелось прикончить содержимое фляги и завалиться дрыхнуть без задних ног, но, к сожалению, позволить себе расслабиться я не мог. По лагерю бродил шпион, и хорошо, если в его задачу входило лишь наблюдение. Иначе можно запросто проснуться с перерезанной глоткой.
Пока принцесса и граф оживленно шептались и бросали на меня такие взгляды, словно я украл у них все драгоценности, я решил отойти и справить нужду. Но и тут без сюрпризов не обошлось.
Стоило зайти за старую ольху, и стало ясно, кто именно подслушивал мои религиозные откровения. Тот самый охранник, которого я подозревал в слежке. Очевидно, его не поставили в караул, потому как солдат успел снять доспех, а из оружия оставил только кинжал на поясе. Наблюдатель сделал шаг из темноты, и я рассмотрел ухмылку на загорелой физиономии.
Не успел солдат открыть рта, как мой нож рыбкой метнулся вперед и поцеловал его в шею. Еще мгновение и… Что?!
– Кору! – просипел солдат, выпучив глаза. – Кору Нарим! Меня прислал, фух!
Это я уже убрал оружие. Ну, вообще-то такое вполне в духе проклятого шпика.
– Сразу сказать не мог? – мрачно поинтересовался я, развязывая шнуровку на штанах. – Мог и не успеть объясниться. Боюсь, твоему хозяину это бы не очень понравилось.
– В караване – шпион гуннов, – солдат развел руками. – Точно есть, задницей чую.
– Задницей? Это славно, – протянул я, заканчивая дело. – Заднице верить можно, она не обманет. Так какого ты около меня трешься? Помочь думаешь?
Он покачал головой, а я посмотрел по сторонам, пытаясь отыскать еще одну пару любопытных глаз. Если не этот, то кто? И можно ли верить засранцу, который прикрывается именем, наверняка известным гуннландской разведке? Может, таки прирезать?
– Не-а, помогать не велено. Велено передать цидульку, но на словах.
Вот теперь я поверил, что этого говнюка прислал Кору. Солдат широко улыбнулся во весь десяток щербатых зубов.
– Валяй. – Я привел одежду в порядок, но постарался нож далеко не убирать. Мало ли.
Мужчина откашлялся, словно ему предстояло декламировать четырнадцатый вирш священного Писания перед самими отцами-основателями.
– Велено топать напрямки в Пон и ни в коем разе не заходить в Корону. – Сообщение не радовало. Следующее еще больше. – И еще. Велено немедленно, – солдат посмаковал слово, – немедленно убираться прочь от каравана и держаться от людей как можно дальше.
Теперь настала моя очередь пучить глаза. Ночью? Когда вокруг полно легиней и людей Райнхарда, вышедших на охоту?
