и между ними вынужден был встать Михаил Иннокентьевич.
– Такая! – из-за спины отца продолжал выкрикивать Павлик. – Настоящая! Которую ваша мать Ларисе показывала! А там, между прочим, прописано, что у вас маниакальный синдром! Думали, что об этом никто не узнает? Как бы не так!
В комнате, куда все перебрались из кухни, повисла нехорошая тишина. Первой истерично расхохоталась Нина:
– Ай да Галина Андреевна! Ай да молодец! Из сына маньяка сделала! Не пожалела!
– Так я и знал! – хлопнул себя по колену Давид. – Чувствовал же, что она что-то задумала… Но такое даже не мог вообразить…
– Погодите, погодите, – насторожился Лев Егорыч. – Не хотите же вы сказать, что Галина Андреевна… – Он замолчал, потому что продолжить дальше боялся.
– Именно, папа, именно! Наша мамочка способна на все! – и он бросился к Ляльке. – Лялечка! Не верь! Мамаша моя все придумала! Как это называется… сфальсифицировала… вот! Не знаю, как она эту справку получила, только в ней все ложь! Ну посмотри на меня! Ну разве я похож на маньяка! Я люблю тебя, Лялька! Какой же я маньяк?
Девушка смотрела на Давида во все глаза и еще не знала, стоит ей верить ему или нет.
– А как же голая девушка у вас в квартире? – дрожащим голосом спросила она.
Давид обернулся ко Льву Егорычу:
– Отец? Что за девушки у нас в квартире? И почему голые?
Лицо замдиректора «Петростали» пошло красными пятнами. Он отер проступившую на лбу испарину и проговорил:
– Дома, Давид, мы разберемся со всем этим… – Он брезгливо поморщился и обратился к Ляльке: – Верьте ему, Лариса. Он абсолютно нормален и любит вас. И если вы сделаете нам честь и согласитесь стать его женой, то мы будем очень рады.
Из Лялькиных глаз опять полились слезы. Давид опустился перед ней на колени и обхватил руками так, что Павлик Тарасов мгновенно понял – здесь ему действительно ничего не светит, и обреченно пошел к выходу вслед за своим отцом. За ними бочком потрусил Лев Егорыч, утратив вдруг всю свою начальническую стать. Когда из квартиры исчез Виктор Лактионов, не заметил вообще никто, даже Нина. Виктор наконец воочию убедился, что Фаина была права, когда весьма в грубой форме намекала на связь Нины с «Прикупив даров». Не зря же Тарасов расположился на окне у столетника как первый друг дома. Окончательно убитый, Виктор Лактионов брел домой, а Нина в этот самый момент смотрела на счастливую Ляльку, обнимающуюся с Давидом, и думала о том, что не будет больше препятствовать их свадьбе.
Галина Андреевна Голощекина готовила мужу обед и уже который раз неожиданно для себя застывала в раздумьях то с ножом, то с ложкой в руках прямо посередине кухни. Беспокойство, которое поселилось в ней после разговора у микроскопа с Муромцевой, не только не оставляло ее, а, наоборот, усиливалось. Нина пообещала, что Галина еще пожалеет обо всем. А о чем ей, собственно, жалеть? Ее семья – ее крепость, и она имеет полное право охранять ее так, как считает нужным. Никто же не осуждает защитников цитаделей, которые бесчеловечно выливали на головы осаждающих бочки горячей смолы и забрасывали их булыжниками! Их даже считают героями, памятники им ставят. На войне свои законы! Галина почувствовала себя удачливым полководцем, а Нину – поверженным противником и решительно посолила кипящее на плите душистое харчо, самое любимое блюдо Льва Егорыча. Но все-таки интересно, куда направилась Муромцева после разговора с ней? Имела ли ее угроза под собой реальную почву или являлась чистой воды блефом? Да что она может, эта Нина, жалкий инженер первой категории, тарасовская и лактионовская подстилка!
Галина Андреевна выключила газ под готовым харчо и принялась за куриные котлетки. Давидик еще оценит ее старания! Еще скажет спасибо! Он вернется к ним из своей квартиры на Караванной, и они опять заживут втроем душа в душу до тех пор, пока она не найдет ему подходящую девушку. Галина поправила на пальце специально сделанное по ее заказу украшение, состоящее из трех сцепленных между собой колечек. Самое толстое гладкое кольцо – это Лев Егорыч; колечко потоньше, с алмазной насечкой, – это она, Галина; а тоненькое, украшенное витой проволокой, – Давидик! И никого другого им пока не надо! А девушка? Девушка будет попозже. Она даже знает, где ее взять. Пожалуй, не нужна им вторая решительная Галина Андреевна! Как это она сразу не догадалась! Ее, Галининой, силы характера хватит на всех. Пусть будущая жена Давидика будет мягкой и послушной, а Галина воспитает ее в том стиле, в каком потребуется. И для этой роли вполне подойдет, например, секретарша Леночка. Во-первых, она хорошенькая, как куколка, вся в золотых кудряшках; во-вторых, она из хорошей семьи, дочь заведующей заводской поликлиникой; в- третьих, готовится к поступлению в институт, так что за нее не стыдно будет перед людьми. Галина Андреевна удовлетворенно хмыкнула и перевернула на другой бочок последнюю золотистую котлетку в сухариках.
Когда она сделала сырники и заварила свежий чай с бергамотом, в замке входной двери заскрежетал ключ Льва Егорыча. Это Галине сразу не понравилась. Между ними было принято, что Левушка звонит, а она открывает ему дверь, сияя приветливой улыбкой, целует в щеку и забирает из рук портфель с деловыми бумагами. Левушка идет мыть руки и переодеваться, а она весело щебечет о том, как у нее прошел день. Потом они садятся за стол и вместе обедают, и не впопыхах, а основательно. У Галины все всегда как в ресторане. На столе красивая скатерть, под глубокой супной тарелкой – обязательно вторая, плоская, хлеб на специальных маленьких тарелочках у каждого прибора, рядом льняные салфетки, продетые в гематитовые кольца, и обязательно – сухое вино. Уж больно она любила сухое вино и подавала его всегда. Левушка, в общем-то, не противился, только иногда просил налить ему вместо вина рюмочку коньячку. Галина при этом понимающе улыбалась – у мужа был трудный день – и вместе с ним тоже выпивала грамульку коньяка. После обеда Левушка обычно дремал перед телевизором под вопли спортивного канала, а она мыла посуду. Потом они вместе гуляли или, если была плохая погода, слушали классическую музыку или смотрели телевизор. Потом Левушка садился за свои бумаги, а она тихонько устраивалась рядышком с детективчиком, женским романом или с какой-нибудь серьезной литературой. Таким образом, все их ежевечернее времяпрепровождение обросло традициями, которые оба любили и старались не нарушать. В них, в традициях, были оплот и сила их семьи. Приходящие к ним гости всегда завидовали такой не растраченной с годами их дружности и любви друг к другу. А Галина при этом всегда гордилась собой и презирала гостей за то, что они не сумели сохранить в своей семье подобных отношений. Конечно, для этого надо было потрудиться. Даром ничего не дается. Ее Левушка – тоже не ангел с крыльями, а обыкновенный мужчина с присущими этим индивидуумам недостатками. Она тоже могла бы закатывать ему истерики, а потом рыдать у подружек (а тогда их непременно пришлось бы завести) на груди, но она этого никогда не делала. Она старалась не зацикливаться на его недостатках, делала вид, что их и вовсе нет, давя в себе раздражение или, может быть, даже обиду. И эта игра стоила свеч. Она много лет культивировала идеального мужа и, в конечном счете, оказалась в выигрыше. Лев Егорыч был взращен ею и с возрастом все больше и больше соответствовал идеалу. Всем остальным ленивым и нерасчетливым женщинам оставалось только завидовать Галине Андреевне. «Я ни разу, ни на одну минуту не пожалела, что вышла за Льва замуж!» – говаривала Галина, и это было чистой правдой.
И вот сегодня одна из традиций почему-то была нарушена Львом Егорычем. Галина, позабыв снять передник с миленького домашнего платьица, что тоже являлось нарушением традиций, выскочила в коридор.
– Что случилось, милый? – встревоженно спросила она вошедшего мужа. – Ты не звонишь…
Лев Егорыч смотрел в чистые, полные любви глаза жены и ничего не понимал. Как она, его Галина, такая интеллигентная, нежная и предупредительная, могла сделать то, что сделала? Что-то здесь не так! Ее оговорили. Он теперь это совершенно ясно и отчетливо видит!
Он сунул ей в руки портфель и вместо того, чтобы мыть руки и переодеваться, сразу прошел на кухню, сел на свое любимое место у окна и смял льняную салфетку. Гематитовое кольцо соскользнуло с ткани на пол и развалилось пополам. Галина вздрогнула. Она стояла посреди кухни, прижав к пышной груди мужнин портфель, и сотрясалась всем телом. Она чуяла беду.
– Скажи мне, Галя, – начал Лев Егорыч и нервно поправил душивший галстук, который носил всегда, даже в самую страшную жару, – что ты не имеешь отношения к той липовой справке, в которой Давид объявлен сумасшедшим маньяком!
