– Когда вы бежали, – голос Велламо от слёз сделался хриплым, – отец и братья бросились в погоню. Когда вернулись – хвастались, что ты убит. Я не поверила – если бы вас сразило оружие, они принесли бы ваши головы… На частокол… Я боялась, что увижу это! Но голов не было, и я не поверила. Отец понял, сказал, что сбросил вас в море. Я тайком взывала к морским хозяевам, нет ли моего любимого в их чертогах… Море выслушало и отвечало, что героев в его амбарах осело без счёта – сотни упокоились в подводных расщелинах, тысячи обступили скалы Киви-Киммо, но ни один не похож на тебя. Я поняла, что ты жив, я верила, ждала, что ты вернёшься. Я дождалась! Антеро… Антти! Ты… Ты пришёл… Поздно! – снова заплакав, женщина уткнулась в грудь рунопевца.
– Почему же поздно? – Антеро гладил любимую по волосам, стараясь утешить. – Ты чья-то жена?
– Я нойта, – женщина глубоко вздохнула, успокаиваясь. – Полно об этом. Пусти меня.
14
Капище Хийси
Ночь выдалась тихая – первая тихая ночь за седьмицу. Еще вчера непогода бушевала так, что снаружи не было видно ни звёзд, ни леса – за окошками бурлила, закручиваясь сотнями вихрей, непроглядная серая мгла. Зимняя буря смешивала землю и небо и, будь она в силах, сорвала бы с места весь белый свет, чтобы обратить его в тёмно-снежное облако. В те ночи всё живое от лесов Савонмаа до берегов Туони забилось в логова и убежища, дупла и норы, берлоги и гнёзда, боясь показаться наружу; только могучие лесные великаны – сосны и ели – противились ветру из последних сил.
На пустынных полянах Похъи шло особое празднество – пир беспросветной зимней ночи, стихии гибельной и беспощадной. Далеко-далеко в полночной стороне поднимался на своём ледяном престоле Хийси – Хозяин зимы, могучий злой дух. С его торжествующим рёвом сливались сотни и тысячи голосов – злодею вторили его бесчисленные подданные. Были среди них и создания Хийси – косматые бураны, пронизывающие вьюги, трескучие морозы; были и люди, что достались Хийси посмертно, сгинув в чащобах без погребения; были и твари, даже не имевшие имён. Хийси взмахивал обледеневшим плащом – и снежная буря разносилась на многие вёрсты вокруг с новой силой; стволы деревьев лопались от мороза, вековые сосны валились наземь, исчезая под холодным покрывалом снега. Горе человеку, попавшему на пир Хозяина зимы – все сонмище нечистой силы набросится на него разом, и меньшие хийси, позабыв обычную робость перед людьми, схватят несчастного и поволокут к трону своего повелителя…
Прошло не меньше полутора месяцев с тех пор, как похъёльская нойта приютила у себя Антеро и его товарищей. Почти поправился раненый Кауко – он уже свободно ходил, помогал друзьям по хозяйству и даже начал понемногу бегать на лыжах, возвращая себе былую прыть. Саво снова балагурил и смеялся, правда, при хозяйке держался тихо – то ли стеснялся, то ли побаивался темноволосой колдуньи.
…Многие люди в Суоми и Карьяле по мере сил пытались ворожить, меньшему числу это удавалось. Ведуны и знахари врачевали больных травами и заговорами, пастухи и охотники хранили в тайне знания о том, как договориться о помощи с лешими, рыболовы умели снискать милость ветихинена, а то и самого Ахто – Морского хозяина. Встречались заклинатели, что заговаривали текущую кровь или разбушевавшийся ветер, и прорицатели, способные прозреть грядущее. Однако же настоящие волшебники-нойты – а Велламо, без сомнения, была настоящей, – встречались редко. Даже мудрый Вироканнас, прославленный в Сувантоле и за её пределами, не называл себя нойтой.
Способный сделаться волшебником появлялся на свет не каждый год. Чародей-наставник, подобрав себе в ученики подобного человека, обучал его всем тайнам и премудростям колдовского искусства в течение многих лет, нередко уводил жить в глушь среди дремучих дебрей и топких болот, где не ступала людская нога и безраздельно властвовали духи. Лишь после этого совершалось таинство посвящения нойты.
О могуществе нойт ходили легенды. Волшебники говорили на равных с богами и духами, их слову повиновались стихии; нойты могли мчаться наравне с ветром; бурные морские волны, жаркий огонь и отточенная сталь не причиняли им вреда. Нойты переправлялись через реку мертвых Туони и возвращались невредимыми; сказывали даже, что старость и смерть одолевали волшебников много позже, чем обычных людей, и лишь после того, как нойта передавал свое умение молодому ученику. Нойты часто жили уединённо или же, наоборот, обосновавшись среди сородичей, обретали немалую власть над ними. Но где бы ни жил волшебник, он всегда внушал людям уважение и трепет, и встреча с ним не забывалась.
Надо сказать, что после пения рун Велламо сделалась приветливее со своими гостями. Теперь она могла беседовать с рунопевцем и уже не отвергала его помощь, но случалось это редко – всего раз или два за всё время, даром что жили все под одной крышей. Дело в том, что нойта пробуждалась по ночам, а днём спала. Хотя в середине зимы в Лаппи день не наступает совсем – зимнюю ночь лишь ненадолго прерывают полуденные сумерки, но поднималась Велламо лишь тогда, когда мужчин начинало непреодолимо клонить в сон. Тогда хозяйка спешила из дому, строго-настрого запрещая кому-либо следовать за ней. Никому не удалось бы даже украдкой подглядеть за тем, что делает нойта. Никто не видел, как Велламо входит в дом, и чёрные пряди по обе стороны лица серебрятся от инея, а с плеч слетают совы, бесшумно рассаживаясь под стропилами, как нойта домовничает, льет снадобья и шепчет заклинания над ушибами Кауко, как подолгу смотрит колдовскими глазами на спящего Антеро…
Рунопевец мрачнел. Он всё меньше разговаривал с товарищами, и днём, если в доме и на подворье нойты не находилось работы, в одиночестве носился на лыжах по окрестным лесам. Со стороны могло показаться, что его тяготит вынужденное безделье – время шло, лось Хийси оставался непойманным, а загадка волшебной мельницы Сампо – неразгаданной. Но сам Антеро ни с кем своей печалью не делился, и друзьям оставалось только догадываться, что происходит с предводителем их маленького отряда. Быть может, об этом знает похъёльская колдунья?
Рунопевец постоянно старался застать Велламо бодрствующей, желая говорить с ней, но, едва хозяйка поднималась со старого сундука, служившего ей лежанкой, сон падал на её гостей тяжелой занавесью, пробить которую всякий раз оказывалось невозможно. Антеро уже начал подозревать, что на них наложены какие-то сонные чары.
И Антеро силился превозмочь колдовство. Он призывал на помощь все свои знания чародейской науки, напрягал разум и волю. Долгое время незримые усилия рунопевца оставались бесплодными – он лишь побледнел и
