– Девочка моя, сколько ты дел-то наделала… – с грустью произнес отец.
– Папа? Папа, я не успела?
– Вера-Вера…
– Папа, они взорвали ее! Муос погиб!
Вера хотелось плакать – игра проиграна, и сдерживать эмоции было уже ни к чему. Ей нестерпимо захотелось прижаться к отцу, но перед ней стоял не он. Знакомый балахон с капюшоном, под которым даже не видно глаз. Он не двигался и, казалось, не говорил. Слова незнакомца как будто сами всплывали в Верином мозгу:
– Муос давно уже погиб. А до этого погиб весь мир. Но дело не в Муосе, дело в тех, кто гибнет каждый день.
– Идущий-по-Муосу?
– А ты, значит, очередной спаситель Муоса? И во сколько смертей ты оцениваешь это спасение?
– Не понимаю твоей болтовни… Если ты так много знаешь, то почему не предотвратил этого…
– Рано или поздно это или подобное этому все-таки случится…
– Значит, это сон? – с надеждой спросила Вера. – Значит, есть еще шанс? Идущий-по-Муосу, если ты существуешь, помоги мне! Слышишь, помоги… Помоги мне успеть!
Но незнакомец уже уходил, он исчез за пеленой ослепительного света. Лишь отдаляющийся голос неодобрительно звучал:
– Все хотят успеть! Только вот куда успеть? Вместо того чтобы карабкаться вверх, все несутся по туннелю, в конце которого нет ничего…
Вера открыла глаза. Все-таки она отрубилась, заснула стоя по колено в воде, едва лишь прижавшись плечом к стене. Атомный взрыв оказался кошмарным сном, но Вера могла поклясться, что слышит удаляющиеся шаги идущего по воде человека. Она не стала его догонять, догадываясь, что это все равно бесполезно. Да если б и догнала, где гарантия, что он не стал бы продолжением этого страшного видения. Это было не важно. Важны были последние слова Идущего-по-Муосу, в которых Вера уже улавливала разгадку своей мучительной задачи.
III. Цестоды
1Опять штабной бункер. В кабинете генерала собрались ставшие здесь частыми гостями майор сил безопасности Шестой следователь, называвшаяся когда-то Верой Пруднич, и старший инспектор психологической службы Инспектората Жанна. Присутствовал еще один посетитель, который здесь был впервые и которого хозяин кабинета видеть здесь хотел меньше всего, – врач Резервации Джессика. Дайнеко, несмотря на Верину должность и смертельную опасность, нависшую над Муосом, всячески противился визиту резервантки в Штаб. Он готов был выслушать или прочитать доклад о проделанной ею работе, но только не видеть ее здесь. Объяснениями категорической настроенности генерала назывались интересы безопасности Республики, секретность и какие-то еще надуманные причины. Но Вера догадывалась, в чем тут дело – генерал был ярым сторонником все набиравшего популярность в Республике учения о «чистоте народа».
Создавшая Республику революция провозгласила равенство всех народов и всех людей Муоса. Но так исторически сложилось, что основной интеллектуальный, административный и военный потенциал Республики составили бывшие граждане Центра. Это и понятно – именно в Центре находились Университет, лаборатории, электростанция, производственные мощности, рынок. Именно Центр оказался наследником первого правительства Муоса, спустившегося под землю в день начала Последней мировой войны. Именно здесь было сосредоточено управление Республикой. Даже слово «Центр», утратив значение отдельного государства, оставалось самоназванием столичного сектора Республики.
Революция вынудила центровиков отказаться от своих дискриминационных идей и взглядов, сорвать цифровые нашивки и забыть уровни значимости. Но казавшиеся рациональными идеи не оставили их бывших носителей. Эти идеи касались тех, кто становился обузой для общества – инвалидов, стариков, мутантов. Уже несколько лет как в Республике действовал закон об инвалидах и эвтаназии. Кто не мог себя прокормить – не получал паек. Работоспособным родственникам, конечно, пока не запрещалось кормить инвалидов за свой счет. Но все чаще близкие несчастных отказывались это делать – государство популяризировало нерациональность такой благотворительности, из-за которой недоедали полезные обществу люди, и общественное мнение постепенно начинало совпадать с государственной позицией. Да и инвалиды, будучи презираемы и своими, и чужими, не очень-то хотели оставаться в семьях и просили отнести их помирать в верхние помещения либо соглашались на эвтаназию.
Позаимствовав от партизан их ритуал почетного ухода в верхние помещения, государство устраивало такое же торжество для тех, кто сделал выбор уйти из жизни. Причем все за счет государства: красивые речи, выпивка для провожающих, даже музыка и танцы. На такие мероприятия Республика направляла целую бригаду, в которую входили инспектор, врач, музыканты, два рабочих похоронной бригады, ну и, конечно, несколько армейцев на тот случай, если что-то пойдет не так, как планировалось. Кульминацией действа являлась прилюдная мощная инъекция опия герою-инвалиду, который с блаженной улыбкой под аплодисменты земляков и отдание чести армейцами закрывал глаза, и через некоторое время его сердце останавливалось. Все было рассчитано на то, чтобы убедить народ в абсолютной безболезненности процедуры и почетности принятия решения о добровольном уходе из мира. Теперь же в Парламенте центровики лоббировали ужесточенную редакцию Закона, которая позволяла бы предавать эвтаназии младенцев с отклонениями, а также осуществлять ее в принудительном порядке независимо от желания инвалида.
Генерал Дайнеко был одним из сторонников «чистоты народа», считавшим даже еще не принятую редакцию закона об инвалидах слишком мягкой. Группа высоких чиновников Республики давно была вдохновлена прорабатываемой учеными концепцией «чистоты генетических линий». Это учение воскресило забытые со времен Второй мировой войны взгляды на тех, кто обладал малейшими отклонениями от общепризнанного «стандарта республиканца». Даже если эти отклонения не мешали его труду, зачатию детей, их рождению и воспитанию. Как несоответствие стандарту поборниками новой концепции расценивались излишняя болезненность, физическое несовершенство, сниженный интеллектуальный уровень. Эта категория людей считалась работоспособной, а значит, полезной, но «бесперспективной в генетическом плане». А поэтому, пока что на уровне секретных исследований и докладов, рассматривался вопрос о возможном принятии в будущем закона о «принудительной стерилизации и поражении в правах носителей бесперспективных генетических линий», который должен был выделить новую категорию «подграждан», которые подлежали стерилизации по решению специальной комиссии, и их ожидало промежуточное положение между обычными гражданами и каторжанами.
Вера знала о существовании подобного течения по недвусмысленным высказываниям некоторых преподавателей во время ее обучения в Университете. Да и Вячеслав несколько раз, не скрывая возмущения, называл некоторых своих коллег последователями фашизма. И Вере врезалась в память одна фраза, сказанная Вячеславом:
– Они не оставляют никаких шансов никому, кто не подходит под кем-то выдуманные «стандарты республиканца»: ни Хынгу, ни этой умнице из Резервации… как ее… Джессике.
Вера
