ДОЖДАВШИСЬ ухода Паркера, Коннорс решил уничтожить образец. Поденка уже четыре раза прожила свою жизнь. Не зная, как ее измененный организм скажется на экосистеме, он не мог выпустить ее на волю. Альтернатива – оставить ее снова и снова повторять жизненный цикл в тесном контейнере для образцов – казалась жестокой.
Он вымыл емкость в раковине, растер крохотное тело между пальцев и проследил, как его останки, кружась, исчезли в сливе для опасных отходов. Из глубин подсознания всплыл странный импульс – желание съесть поденку.
Ящерицы обожают насекомых.
Такие мимолетные мысли посещали его каждый день – точно так же у среднего человека на миг возникает желание придушить водителя, подрезавшего его в потоке транспорта. С момента похищения реальной опасности возрождения Ящера больше не возникало.
Все это лишний раз убеждало: совет, данный Человеку-Пауку насчет пересадки, был верен. Стенолазу повезло больше, чем Коннорсу: он мог использовать свои возможности на благо окружающих, но оба они чувствовали невидимую стену, отделявшую их от других представителей своего вида.
Тут он заметил уголком глаза гибкую фигуру, появившуюся на подоконнике.
Помяни черта…
– Человек-Паук? – спросил он.
Но костюм был не тот, а голос – слишком юн.
– Сильвермэйн!
– Это мое прозвище, верно? Рад слышать, что меня снова так зовут.
– А сам ты не уверен? – спросил Коннорс, внимательно следя за его лицом.
– Еще как уверен, – мальчишка взглянул на клочок бумаги, зажатый в руке. – Доктор Коннорс, правильно? Тот самый тип, что сделал меня таким. Смешно. Память то ускользает, то возвращается, но твоя болтовня с этим студентом восполнила кое-какие пробелы. Может, на секунду я и забыл свое прозвище, но большую часть вашей беседы понял. А ты, как бы ни был умен, кое-что упустил.
Долговязый подросток подошел ближе. Тело его выглядело слегка нескладно, будто он слишком быстро вытянулся из-за гормональных изменений в период созревания. Но Коннорса больше волновало другое: длинные пальцы мальчишки крепко сжимали старинный томми-ган. Вспоминая, чем когда-то угрожал ему этот гангстер, Коннорс с трудом сохранял спокойствие. Впрочем, воспоминания Сильвермэйна явно были разрозненны и спутаны, и без ущерба для его личности тоже не обошлось. У него просто не могло быть прежних возможностей и связей.
А Билли и Марта гостили у родственников во Флориде, и им ничто не угрожало.
– Хочешь рассказать, что я упустил? – спросил Коннорс.
Поначалу мальчишка смутился, затем пришел в ярость:
– Хочу ли я? Нет! Но вот ты наверняка захочешь послушать, потому что от этого зависит твоя жизнь.
С этими словами он качнул стволом перед лицом Коннорса, и Ящер в подсознании доктора насторожился.
– Во-первых, не так все гладко, как у той мухи, что ты смыл в раковину. Иногда ничего не происходит неделями и даже месяцами, а потом начинаешь расти, как бешеный, и корчишься от боли на земле, будто побитая собака. А потом приходишь в себя – уже на год старше и немного умнее.
Заметив свое отражение в оконном стекле, мальчишка потер щеку.
– Как думаешь, сколько мне сейчас? Лет четырнадцать? Скорей бы хоть усы приличные отросли… В общем, когда я впервые вернулся из этой… не знаю… темноты? Первое, что увидел – это толстые-толстые руки. Они поднимали меня – вверх, вверх, вверх, к огромному лицу. Нет, это был не лик господа, ничего такого, просто какая-то уборщица. Она отнесла меня в больницу, там меня всего истыкали и искололи, как подушечку для булавок. А я был – точно младенец. Не знал даже, кто я такой, но понимал, что должен же кем-то быть. Как будто сама идея меня никуда не делась, но спряталась где-то далеко-далеко. Как будто… как будто есть у тебя любовь всей жизни, ты думаешь, что знаешь о ней все, а потом оказывается, что тебе просто всю жизнь морочили голову. Из больницы я сделал ноги, как только смог, но не мог начать собирать себя по кусочкам, пока не выучился читать.
Наморщив прыщавый лоб, мальчишка тихонько заскулил, будто заблудшая душа, жаждущая, чтобы ее хоть кто-нибудь понял. Но, стоило Коннорсу сочувственно кивнуть, мальчишка снова направил на него оружие. В его черных зрачках сверкнул знакомый хищный огонек. Он опустил подбородок и наклонил голову в классической позе агрессии.
Коннорс осознал свою ошибку.
«Он описывает мне все эти симптомы только потому, что надеется, что я вылечу его. Иначе, как и всякий другой, держал бы свои переживания при себе. Я-то знаю, каково это».
Сильвермэйн ухмыльнулся.
– Я рад, что сумел наподдать под зад самой старухе с косой, но к тому времени как мне стукнет тридцать, все это должно прекратиться, и ты мне в этом поможешь. Не здесь, конечно. Не хочу, чтобы твои дружки – Человек-Паук или этот мальчишка Паркер – шныряли под ногами и вынюхивали. Бери все, что нужно, но – либо ты идешь со мной, либо я тебя в клочья разнесу, так что и хоронить будет нечего.
Коннорс принял позу покорности и опустил взгляд.
– Я сделаю, что смогу, но мне понадобится оборудование. У меня есть место неподалеку. Никто о нем не знает, клянусь.
Его похититель отчего-то захихикал.
– У нас у всех есть секреты, да? Ладно, чего мы ждем? Я ж пока еще не молодею. Пошли.
Пока Коннорс собирал свои записки и слепок с таблички, мальчишка ни на миг не отвел ствол в сторону. Стоило ему задуматься, что делать дальше, из темных глубин подсознания всплыл упрек.
«Ты должен был съесть ту букашку».
Глава двадцать вторая
ОНИ шлепали по сырому и промозглому канализационному тоннелю. Коннорс держал фонарь, а Сильвермэйн шел позади, уперев ствол ему в поясницу. Непрестанная опасность еще не разозлила тварь внутри до такой степени, чтобы превращение началось, но борьба с ней стоила Коннорсу все больших и больших усилий. Влажность напоминала Ящеру его дом, болота Эверглейдс. К несчастью, это также напоминало твари о том, как важно защищать свою территорию.
Дойдя до нужного места, Коннорс поставил фонарь на выступ над грязной жижей и ощупал стену в поисках потайного рычага. Только нащупав рычаг, доктор задался вопросом, почему, собственно, он так охотно раскрыл местоположение своей лаборатории? Какой-то смысл в этом был: здесь, внизу, есть оборудование и старые записи, а если автомат мальчишки выстрелит, никому больше не будет до этого дела. Но с равной вероятностью под этой бескорыстной личиной мог скрываться более примитивный мотив.
«Все думают, что Сильвермэйн мертв. Никто его не хватится».
Мысль, облеченная в слова, обрела силу. Задушить врага вдруг показалось настолько заманчивым, что Коннорс задрожал.
Но воскресший гангстер либо не заметил его дрожи, либо не придал ей значения. Его внимание было приковано к закругленному участку стены, с влажным чмоканием поднявшемуся над слизью. В унылую темноту хлынул полноспектральный свет,
