Их глаза встретились при мерцающем красном свете.
– Не хочу, чтобы с девочкой случилось что-то плохое, – сказал он. – Когда я впервые ее увидел, я подумал… мне захотелось…
– Вам захотелось ее удочерить.
– Как вы догадались?
– То же самое происходит со всеми. Ее хотят Воганы, ее хотят Армстронги, ее хочет Лили Уайт. Джонатан плакал, когда она покинула «Лебедь», а Марго охотно оставила бы ее у себя. Да что там говорить, если батраки с салатных плантаций были готовы взять ее к себе и растить, как родную, если не найдутся другие претенденты. Даже я…
На миг что-то промелькнуло в ее глазах. «Я особенно хотела этого», – подумала она, но не произнесла вслух.
– Так что в вашем желании нет ничего удивительного, – продолжила Рита. – Ее хотят удочерить буквально все.
– Позвольте сфотографировать вас еще раз, пока не начало темнеть.
Он поднял плафон и задул свечу, а Рита тем временем открыла ставни. Снаружи было пасмурно, сыро и холодно.
– Не забывайте, вы обещали помочь с моим экспериментом.
– Что я должен сделать?
– Когда узнаете, можете передумать.
И действительно, когда она рассказала ему о своих намерениях, Донт не смог скрыть изумления:
– Зачем вам это нужно?
– А сами не догадываетесь?
И он, конечно, догадался:
– Все из-за девочки, да? У нее замедлилось сердцебиение, и вы хотите понять, как это произошло.
– Так вы мне поможете?
Первая часть эксперимента оказалась несложной. Они уселись за кухонный стол в доме; на плите грелась вода; Рита взялась одной рукой за Донтово запястье, а в другой держала свои карманные часы. Шестьдесят секунд они провели в молчании, пока замерялся пульс. Потом она сделала пометку в блокноте карандашиком, который носила на шнурке, как кулон.
– Восемьдесят ударов в минуту. Многовато. Вероятно, вы волнуетесь из-за предстоящей процедуры.
Она долила воду из кастрюли в большой жестяной чан рядом с плитой.
– Не так уж и горячо, – сказал он, попробовав воду пальцем.
– Тепловатая подходит больше. Вы готовы? Тогда я отворачиваюсь.
Пока она смотрела в окно, Донт разделся до нижней рубашки и подштанников, а затем накинул пальто.
– Готово, – сказал он.
Земля на улице промерзла, и холод начал быстро подниматься по телу от босых ног. Поверхность реки впереди казалась гладкой, но местами появлялась мелкая рябь, выдавая глубинное течение. Рита села в свою лодочку, отплыла на пару ярдов и загнала посудину носом в камыши. Потом на несколько секунд опустила в воду термометр и занесла в блокнот его показания.
– Отлично! – сказала она. – Я готова, дело за вами.
– Как долго это займет? – спросил с берега Донт.
– Думаю, не больше минуты.
Он снял пальто, затем рубашку и остался в одних подштанниках. Невольно вспомнилось, как в первые дни своего вдовства он пытался представить себя раздетым в присутствии другой женщины, но ничего подобного ему и в голову не могло прийти.
– Начинайте, – сказала она все тем же спокойным голосом, не отрывая взгляда от циферблата часов.
Он вошел в реку.
При первом контакте с водой его суставы заныли от холода. Он сжал челюсти и сделал еще три шага. Линия замерзания ползла по ногам все выше. Донт не стал ждать, когда она доползет до паха, и предпочел быстро погрузиться сразу по шею, опустившись на корточки. Он вдохнул и удивился тому, что его грудная клетка еще может расширяться в ледяных объятиях реки. Потом несколькими гребками преодолел расстояние до лодки и ухватился за борт.
– Ваше запястье, – скомандовала она.
Он поднял руку. Рита взяла ее и молча стала считать удары, глядя на часы.
Так продолжалось, по его ощущениям, как минимум минуту. Она продолжала смотреть на стрелку, изредка моргая. Он вытерпел еще примерно столько же:
– Боже, когда это закончится?
– Если я собьюсь со счета, придется начинать снова, – пробормотала Рита, сосредоточенная на своем занятии.
Он вытерпел целую вечность.
Он вытерпел еще одну вечность.
Он вытерпел тысячу вечностей – и только тогда она отпустила его запястье, взяла карандаш и сделала пометку в блокноте. Он поднялся во весь рост, отфыркиваясь и обтекая, добрел до берега и там уже бегом устремился к дому, к приготовленной теплой ванне. Погрузившись в нее, он убедился в правоте Риты: теперь вода казалась горячей, и тепло разлилось по всему телу.
Когда Рита вошла в кухню, над водой торчали только его нос и рот.
– Самочувствие в порядке? – спросила она.
Стуча зубами, Донт шевельнул головой в знак согласия, а потом его сознание на время притупилось, чтобы направить все силы организма на восстановление от ледяного шока. Чуть позже придя в себя, он посмотрел в сторону стола, за которым сидела Рита и с озадаченным видом смотрела на угасающий за окном день. Карандаш не висел у нее на шее, а был засунут за ухо; шнурок лежал на плече. «Мне нужно это заснять», – подумал он.
– Ну и как?
– Восемьдесят четыре. – Она показала блокнот с записанными цифрами. – Ваш пульс ускорился при погружении в холодную воду.
– Ускорился?!
– Да.
– Но ведь пульс девочки был очень слабым… Мы получили результат, прямо противоположный ожидаемому.
– Да.
– Выходит, все было напрасно.
Она медленно покачала головой:
– Не напрасно. У меня появилась гипотеза, а это уже прогресс.
– И в чем суть этой гипотезы?
Она задрала голову, глядя в потолок, подняла руку, так что локоть согнулся поверх головы, испустила долгий сокрушенный выдох и сказала:
– Не знаю.
Ночной визитер
Лили Уайт не спала, но и не бодрствовала. Она пребывала в том пограничном состоянии, когда тени вздымаются волнами, а свет – бледный и загадочный – то появляется, то исчезает, как лучи солнца, проникающие глубоко под воду. И вдруг она резко пробудилась на своей постели в Лачуге Корзинщика.
Что это было?
Он двигался крадучись по-кошачьи, беззвучно открыл дверь и легко ступал по половицам, ни одна из которых не скрипнула. Но Лили узнала запах – дымный, сладковатый, дрожжевой запах, всегда ему сопутствовавший. Именно это и вывело ее из полудремы. Лачуга насквозь пропиталась сырыми речными миазмами, но даже они не могли перебить этот запах. Потом она расслышала и звук: камень скребнул о камень. Значит, он полез в тайник за деньгами.
Внезапно вспыхнула спичка. Со своего высокого помоста она увидела огонек и руку, всю в синяках и шрамах, подносившую его к свече. Фитиль занялся, образуя мерцающий круг света.
– Что ты припасла для меня? – спросил он.
– Есть сыр и немного ветчины, какую ты любишь. Хлеб в корзине.
– Свежий?
– Вчерашний.
Свет переместился в другой конец комнаты, оттуда донеслись шорохи и недовольное ворчание.
– Он уже начал плесневеть. Не могла найти посвежее?
– Я ведь не знала, что ты придешь сегодня.
Свеча двинулась в обратную сторону и задержалась на столе. Минуту-другую были слышны только жадное, торопливое чавканье и натужные глотательные звуки. Лили тихо лежала в темноте; сердце билось тревожно.
– Что еще у тебя есть?
– Яблоки, если хочешь.
– Яблоки! На кой мне сдались твои яблоки?
Огонек вновь поднялся над столом и завис сначала над одной
