– Да. Для меня это было будто только вчера. И что, они всё ещё там работают?
– Уоркентин – да; он эмерит. Адлер сейчас в Вашингтоне. Так, значит, вы помните шлем «Ясности»?
– Не думаю, что слышал о нём под этим названием, но вы говорите про футбольный шлем с прицепленными к нему всякими штуками? Да, конечно. Я пришёл пятнадцатого декабря, они нацепили его на меня, я выполнил несколько тестов – думал слова, не произнося их.
– Именно. Точно. А потом они попросили вас прийти ещё раз, верно?
На лице Тревиса возникло странное выражение, словно его удивило, насколько это важно для меня.
– Нет.
– Не просили?
– Нет. Я пришёл один раз, получил свои двадцать баксов, и всё.
– А в день, когда вы потеряли сознание? Я полагал, что вы снова приехали к ним для тестов. Вас нашли в кампусе, а занятия начались только восьмого числа.
– Ничего такого не помню.
Чёрт. Я был так уверен, что Уоркентин несёт ответственность за случившееся с Тревисом.
– Вы не помните день, когда впали в кому?
– Совершенно не помню. Помню, как расстилал постель накануне вечером – это было первое января. На Рождество мне подарили новый триллер, «Ангелы и демоны», и я начал его читать. Фактически, это последнее, что я помню.
О романе Дэна Брауна напрашивалась очевидная шутка, но я сдержался.
– То есть вы не помните ничего о следующем дне? Ни о чём после того, как вы проснулись?
Он покачал головой:
– Насколько я помню, в следующий раз я проснулся здесь, и надо мной стояли вы с моей сестрой.
– Хмм, – озадаченно сказал я. Если Тревис впал в кому благодаря тому же механизму, что и я, почему он не помнит, как надевал шлем? Я мог бы понять утрату памяти в результате халтурной стимуляции транскраниальным ультразвуком, но с чего бы терять воспоминания о том, что было раньше?
– Вы мозгоправ, верно? – спросил Тревис, странно глядя на меня.
– У меня докторская степень в области психологии, – ответил я, – но я не веду клинической практики.
Он проигнорировал последнее замечание.
– Но вы разбираетесь во всей этой фигне, а мне… забавно, не думал, что когда-либо такое скажу, но мне нужно с кем-то поговорить.
Я наклонился к нему:
– Я весь внимание.
– Я сейчас чувствую себя по-другому, – сказал Тревис. – Не так, как раньше. Я сопротивляюсь, но…
– Что именно стало другим?
– Это трудно описать. Но я всё время думаю о… ну, в общем, о том, о чём я думаю. У меня всегда была ясная голова. Никогда не оглядывался назад, никогда никаких задних мыслей. Понимаете? Просто делал что надо.
– Как «Найк», – сказал я.
– Ага, точно. Что, они до сих пор пользуются этим слоганом?
– Да.
– Так вот, раньше я был таким. Но сейчас я снова и снова перебираю в мозгу вещи, которые делал.
Я нахмурился.
– А раньше вы никогда так не делали?
– Никогда.
– А как насчёт планирования будущего? Мыслей о поступках, которые вы ещё не совершили?
– О да, конечно. Это всегда было: оценка альтернатив, взгляд под разными углами. Но это другое; в этом есть смысл. Ведь вы можете изменить будущее, верно? Прошлое же не изменить – так зачем же…
– Зацикливаться на нём?
– Ага, именно. Да, думаю это верное слово.
– И вы это делаете лишь с тех пор…
– С тех пор как Кайла меня разбудила.
– Вы уверены? Вы когда-нибудь вели дневник?
– Нет.
– Журнал? Блог?
– Что?
– Блог в Сети; публичный журнал.
– Господи, нет. Зачем бы кому-то это делать?
– Эти размышления вам неприятны?
– Да. Это… У меня появились эти… Не знаю, как их назвать, но…
– Сожаления? – предложил я.
Тревис повторил слово, словно пробуя его на вкус, проверяя, подходит ли оно.
– Сожаления… – И потом наконец кивнул: – Вещи, которые я мог бы сделать по-другому – может быть, должен был сделать по-другому, а…
– А вы не привыкли мыслить в терминах «должен был».
Он обдумал и это.
– Да, – качнул головой. – Это просто… странно.
Это не было странно, по крайней мере не для Q3, но…
Но это очень странно для психопата. Они не раздумывают и не впадают в депрессию; практически неслыханно, чтобы у психопата обнаружили суицидальные наклонности.
– А что вы можете сказать о своих чувствах, скажем, к Кайле?
– Это тоже странно! Ну, то есть она же моя сестра. Всегда ею была и всегда будет. А я всегда был ей хорошим старшим братом. Не дал бы её в обиду, и всё такое. Но, в общем, теперь, когда я…
– Думаете об этом?
Он кивнул:
– Ага. Теперь, когда я об этом думаю, получается, что это всегда было обо мне, понимаете? О том, чтобы люди меня уважали. Я не… реально стыдно такое говорить, но на самом деле мне на неё было плевать. Я не понимал этого – тогда не понимал, – но сейчас мне реально интересно, как у неё дела. И мне хочется, чтобы она была счастлива.
У меня участился пульс. Я не мог объяснить это Тревису прямо сейчас, слишком много физики и физиологии было задействовано, но мозгом костей я чувствовал, что прав. Да, квантовый камертон – прибор почти такой же крутой, как звуковая отвёртка Доктора Кто: он восстановил суперпозицию в мозгу Тревиса Гурона, но сделал это даже лучше, чем мы надеялись. До того как впасть в кому, у него, должно быть, было по два электрона в суперпозиции в каждой тубулиновой как-её-там, что делало его квантовым психопатом. Но если предположить, что он, как я, всё-таки вернулся в лабораторию Менно, транскраниальная ультразвуковая стимуляция шлема «Марк II», должно быть, привела к декогерированию этих электронов, к их массовому выпадению в классическое состояние, что привело к утрате им сознания.
Но когда Кайла подтолкнула его мозг, то не два, а все три электрона в каждой полости перешли в суперпозицию. До 2001 года он был патентованным психопатом, а сейчас – по-видимому, впервые в жизни – Тревис Гурон стал таким, каким я был почти всю мою жизнь: полностью сознательным существом с совестью, Си – Дабл-ю – Си, «быстрым разумом».
– Это угнетает, – сказал Тревис через какое-то время, – все эти сожаления… они постоянно роятся у меня в голове.
Я медленно кивнул:
– Добро пожаловать в клуб.
26Кайла вернулась около семи вечера, и я снова вышел в коридор, чтобы поговорить с ней.
– Как он? – спросила она.
Я не знал, что ей сказать – и не лучше ли отложить рассказ об изменениях в ментальном состоянии Тревиса до момента, когда у нас будет больше времени.
– В порядке, – ответил я.
Кайла оглядела коридор с его обшарпанным полом, с дверьми по обеим сторонам, ведущими в палаты на несколько пациентов каждая.
– Я хочу помочь другим людям тоже, – сказала она, – если кто-то из них находится в глубокой, полной коме. Посмотреть, кого смогу разбудить. Но…
– Да? – Для меня это звучало как отличная идея.
– Но мы не можем заявить, что они все просто проснулись, – объяснила она. – Многие из них находятся здесь годами, десятилетиями.
