Путин скривился; он и сам прекрасно это видел.
– Президент?
Но он открыл рот и произнёс:
– Нет.
– Простите?
– Нет, – повторил Путин. И следом слова, которые он не помнил, чтобы произносил когда-либо в своей жизни. – Я передумал. Я не буду этого делать.
* * *Девин Беккер, как и бо́льшую часть времени с момента оглашения приговора, сидел на краю койки в своей камере в тюрьме штата Джорджия, закрыв лицо руками. Он был зол на присяжных, на судью и на эту сучку – окружного прокурора, но больше всего на собственного адвоката и того хренова эксперта-канака. О чём они вообще думали, ставя на него клеймо психопата! Да, да, в тюрьме Саванны всё получилось малость грубовато, но, чёрт возьми, заключённые сами напросились. Это их нужно было послать в камеру смертников, не его… ну, кроме того поганца, которого он утопил в унитазе; он, очевидно, здесь оказаться никак не мог. Но всё равно.
И кроме того, это ведь по большей части была вина других охранников. Девин просто предположил, что им стоит преподать заключённым урок; эти безмозглые тупицы не обязаны были ничего делать!
И тогда…
Однако тогда…
Именно тогда…
Девин ощутил, как его омывает какая-то волна… он не знал, волна чего, но мысль, которая у него появилась, была совершенно ясна, хотя и нова для него: «Может быть, мне не следовало этого делать».
И пару секунд спустя: «То есть я не должен был, я бы не…»
И после этого: «О чём я думаю?»
И самая простая из всех и при этом такая новая и странная: «Почему?»
Почему это?.. Было это?.. Это так вот выглядит сожаление? Утверждая решение присяжных, судья-джап сказал: «Мистер Беккер не выказал ни малейших признаков раскаяния в своих отвратительных преступлениях». Но сейчас…
Сейчас…
Девин глубоко вдохнул. Воздух здесь всегда нехорош: слишком жаркий, слишком влажный, воняющий испражнениями, мочой и пропотевшей одеждой. И всё же он всегда вдыхал его без труда, однако сейчас поток застрял у него в горле, и его грудь содрогнулась.
И снова ещё один глоток зловонного тюремного воздуха, ещё одно сотрясение грудной клетки; плечи приподнялись и снова опустились.
А потом – самое удивительное: костяшки пальцев, которыми он подпирал щёки, внезапно стали влажными.
* * *Лицом в… траве?
Упереться, встать. Повернуться всем телом.
Там: полицейский, который держит в руках… электрошокер? Коп смотрит на объект, его глаза выпучены, рот удивлённо раскрыт, потом роняет устройство и идёт, сокращая дистанцию.
– Мэм, мне очень жаль, но вы не должны были убегать.
Колени подламываются; нужно на что-то опереться. Тело поворачивается, открывая взгляду вид на других, рассыпанных по широкой лужайке; они движутся беспорядочно, словно спугнутая стая…
* * *– Дайте мне встать! – сказал Менно. – Я хочу встать.
Нельзя сказать, что было очень больно, но он передумал – теперь, когда у него появилось, чем думать. Он хотел сойти на этой остановке, и не только потому, что умрёт, если синхротрон выстрелит в него ещё раз, но и потому, что он чувствовал себя так здорово, несмотря на адскую головную боль.
Но Джим и Виктория в этот момент предположительно пребывали в состоянии эф-зэ. Разумеется, они были дезориентированы, но, если ему повезёт, также и послушны.
– Джим. Это я. Профессор Уоркентин. Мне нужно, чтобы ты ко мне подошёл. Джим, ты здесь? Джим? Джим!
* * *Голос, знакомый, но сдавленный. Произносит имя – произносит имя этого субъекта. Ожидается ответ.
– Да, Менно?
– Слава богу! Что-то пошло не так. Мне больно.
Ожидаются новые слова; готово:
– Что болит?
– Голова. Это… Господи, словно отбойный молоток. – Неразборчивое фырканье, потом: – Отключи его! Отключи!
– Что отключить?
– Пучок!
Взгляд сдвигается в сторону Виктории; плечи приподнимаются.
– Джим! Ради бога!
* * *Никем не замеченный таймер на экране Виктории отсчитывал время до следующего включения пучка.
Осталось пять секунд.
А теперь четыре.
А потом три.
И две.
Всего одна.
И…
* * *Вау.
Вау, вау.
Я посмотрел на свои часы – тридцатидолларовый «Таймэкс»; боже, неужели я не мог выбрать что-нибудь получше? Что-нибудь, что производило бы впечатление? Ведь я запросто мог себе это позволить.
И – да, да! Это было, словно оказаться на Марсе, где ты весишь втрое меньше, чем раньше. Больше никакой вины, никаких самоистязаний, никакого проклятущего бремени. Мир был мой, его лишь нужно было взять, и почему бы я отказался это сделать? Я умнее и хитрее всех остальных и…
И ну-ка, ну-ка, поглядите-ка на это!
Вики.
Она выглядела восхитительно в эбеновой коже и угольно-чёрном шёлке.
Восхитительно. Вот верное слово.
Она будет выглядеть даже лучше без своих одежд. И мы здесь одни в этом огромном пустом здании…
Одни, если не считать Уоркентина, но этот меннонит слеп, и…
И вот же он, по-прежнему на каталке, голова по-прежнему пристёгнута к ней, но…
Но рот его раскрыт, грудь, похоже, неподвижна, а его чёртова собака скулит и лижет ему руку.
Из праздного интереса я подошёл и пощупал у него пульс.
Nada[110]. Хмм…
50Лгать теперь было так легко – и это очень пригодилось. Когда команда сапёров наконец начала обыскивать здание синхротрона, они нашли меня, Вики и Пакс и тело Менно, которое мы сняли с каталки и положили на цементный пол. Мы сказали копам – которые наверняка и сами были выбиты из колеи сменой квантового состояния, – что у Менно случилась остановка сердца, когда по системе оповещения прозвучал приказ об эвакуации, и, разумеется, мы отважно остались с ним, пытаясь его реанимировать. Мы достали один из автоматизированных внешних дефибрилляторов из аварийного медкомплекта и положили его рядом с телом.
Вики осталась на синхротроне, но я был вымотан после нескольких дней недосыпания, так что она дала мне свои ключи и велела отправляться к ней в квартиру и подремать. Приехав туда, я пошёл на кухню что-нибудь выпить – и увидел их на том же месте в коридорчике, где мы их вчера оставили: две зелёные шайбы транскраниальной ультразвуковой стимуляции, лежащие столбиком друг на друге, а рядом с ними – поцарапанный алюминиевый футляр, под приоткрытой крышкой которого в гнезде из чёрного поролона виднелся квантовый камертон.
Я смотрел на эти шайбы так же, как Нео – на красную таблетку. Я мог снова начать беспокоиться за всё человечество, есть только растительную пищу, быть утилитаристом и отдавать двадцать штук баксов ежегодно голодающим детям.
Но к чёрту этот шум. Сегодня вечером я собираюсь повести Вики куда-нибудь и угостить филе-миньоном, а потом, когда мы вернёмся, я покажу ей, на что способен настоящий мужчина, а не какой-то там хлюпик эф-зэ. Я улыбнулся, повернулся и направился в смежную со спальней ванную, где включил душ, шум которого повис в воздухе, и…
Что за?..
Меня словно ударили по ушам. Я попытался обернуться, попытался увидеть, кто это был, попытался…
* * *Чёрт, чёрт, чёрт!
Я был на полу в Викиной ванной, лежал на спине, уставившись
