— Я говорю, — хрипло сказал он, — что она — эйлин. И должна прыгнуть с высоты, чтобы ее крылья раскрылись. По-другому никак.
— Ты сошел с ума! — Я прижала к себе ребенка. — Ты сошел с ума!
— Хорошо бы так. — Он устало потер переносицу. — Иначе девочка умрет.
— Она умрет, если свалится с крыши, как ты советуешь!
Хенсли сжал зубы, яростно глядя на меня.
— Ты слышишь, что я говорю? Линк — эйлин! Все сходится… Может, она потерялась тогда, когда они шли к Багровой Скале… Может, что-то случилось. Но девочка осталась у людей, у бродячей труппы. До семи лет эйлины не отличаются от людей. Но потом у них вырастают крылья. Пробуждается их сила… Их магия! И чтобы крылья раскрылись, нужно небо, Софи. Как птицам. Как драконам. Иначе магия убьет Линк. Я знаю, что такое сила, запертая внутри.
— Ты предлагаешь мне кинуть ребенка вниз? — дрожащим голосом пробормотала я. Меня колотило от чувств: растерянность и страх, почти паника не давали дышать. — Ты это предлагаешь?
Я выкрикнула последние слова слишком громко, и Линк проснулась, распахнула глаза. Зеленые. О Духи, ее глаза стали зелеными!
— Я ничего не предлагаю. — Шерх ссутулился и сделал шаг назад. — Тебе решать. Осколки… Осколки — это окаменевшие и раскрошившиеся крылья эйлинов, Софи. Их магия, их сила. А все думают, что это лишь красивые дорогие камушки…
Я судорожно глотала воздух. Эйлины? Крылья? Осколки? Я не могла поверить в это!
— Софи? — тихо пробормотала крошка. — Южный Ветер замерз…
— Сейчас, моя девочка. — Я судорожно схватила свою накидку, укутала худенькое тело ребенка. — Так лучше?
Линк тряслась в ознобе, лучше не становилось.
— Магия, запертая внутри, словно вечная мерзлота, Софи, — сказал Шерх. — Линк не выдержит ее долго.
Моя голова кружилась, а руки тряслись. Я видела, что девочке стало хуже, значительно хуже. Но эйлин? О Духи, как поверить в это? Моя Линк просто ребенок, просто девочка с темными кудряшками и яркими глазами, внезапно изменившими цвет!
— Ты уверен в том, что говоришь? — Я резко подняла голову, задавив панику. — Уверен?
— Я не вижу других вариантов, — процедил Хенсли. — Животные, что приходят к девочке, пробуждение природы, лето, наступившее раньше срока, мое состояние… Мне помог не гейзер, а Линк. Она с самого начала говорила мне о траве, но я идиот. Хотя кто будет слушать странные рассуждения ребенка? Я думал, она рассказывает свои сказки. А она… Да. Я не вижу, кем бы еще она могла быть…
Не видит, но что, если он ошибается?
На волосах Линк появился иней. Решение… какое трудное решение! И как тяжело его принять. Поверить, довериться, сделать этот ужасный выбор! Духи, как же это трудно!
Линк начала трястись в ознобе.
Я ахнула, подхватила ребенка и понеслась к заваленной лестнице. Не чувствуя ног, не видя тюков и дыр в ступенях. Линк обвила меня ладошками, и я ощутила, как холодна детская щека. Выше, выше… Толкнула дверь второго этажа, пробежала до пыльного, затянутого паутиной окна.
— Подожди.
Хенсли, оказывается, шел следом. Дернул раму без стекла, отбросил в сторону. А я поставила девочку на подоконник.
— Линк… — Развернула к себе, улыбнулась как можно бодрее. — Южный Ветер хочет летать, да, милая?
— Да…
Она недоверчиво встрепенулась.
— Софи любит Южный Ветер, — тихо сказала я. — Очень любит. Ты ведь знаешь это?
— Южный Ветер любит Софи, — эхом отозвалась крошка.
Раскинула ладони. И упала вниз.
Я закричала и закрыла глаза. Зажмурилась изо всех сил, потому что просто не могла посмотреть. А потом рядом тихо рассмеялся Шерх, и я не выдержала. В полуденном луче над Оливковой рощей сияла радуга, хотя дождя не было. Она мерцала и переливалась, а под дугой света парила девочка с крыльями за спиной. Два крыла — узкие, почти прозрачные, отражающие сияние. Они разрезали ткань платья, они раскрылись, чтобы с легкостью поднять к облакам маленького эйлина.
Крылья. У моей Линк есть крылья.
Я хлюпнула носом и осела на подоконник, прислонившись спиной.
— Когда эйлин первый раз расправляет крылья, на землю спускается радуга. Она будет летать пару часов, — тихо сказал Хенсли.
А я обвила его шею руками и поцеловала. Крепко, жадно, почти кусая. Впилась в губы, облизала язык, тронула десны и зубы. И отступила.
Он не двигался и смотрел на меня, склонив голову набок. И я улыбнулась.
— Не представляю, как я спущусь по этой лестнице, — пробормотала сипло из-за слез и поцелуя. — Я даже не понимаю, как забралась сюда! Хочешь чай с шоколадным эклером, Хенсли?
— Нет, — грубо сказал он. — Я хочу тебя.
Вжал меня в свое тело, впечатался в рот требовательным поцелуем. Горячим. Обжигающим. Ужас пережитого все еще сотрясал мое тело, так что я вцепилась в Шерха, словно он был единственной моей опорой в этом мире. Я царапала губы о его щетину, я сходила с ума от нежности его языка…
Мужчина дышал рывками и так же — рывками — дергал мою одежду, пытаясь коснуться кожи. Прижал меня к стене, торопливо касаясь языком, пальцами, всем телом… В этот раз никакого томительного узнавания, лишь жадное присвоение. Его — меня, мое — его… Мы вгрызались друг в друга со страстью и одержимостью зверей, заглушая стоны жадным соединением ртов.
Шерх подхватил меня, усаживая на поверхность, накрытую тканью. Мы оба приняли это за стол и вздрогнули, когда раздалось протяжное «дзынь!».
Клавесин! О Духи! Хенсли усадил меня прямо на клавиши, накрытые тряпкой!
— Шерх!
Дзынь!
— М-м-м?
Останавливаться он не собирался, вклинился между моих ног, стягивая верх платья. Торопливо, жадно… Горячие мужские ладони уже исследуют мои бедра и дергают батист панталон…
Дзынь!
— Шерх! Я сижу на инструменте!
— Отлично, — выдохнул он мне в шею, прикусил кожу. — Сиди.
Сиди? О, Духи!
От его прикосновений и поцелуев у меня кружилась голова, и хотелось только одного… Ему тоже. Соединение — жесткое и такое желанное
