— Конечно, господин, только вот…
Мэйра ловко отпрыгнула в сторону и вскинула руки в сторону кадурца, мгновенно опутывая того заклинанием. Мужчина замер, успев вытащить из ножен меч только наполовину, словно каменное изваяние. Он еще пытался закричать, но тело не слушалось его, надежно удерживаемое невидимыми нитями магии. Глаза наемника наполнились животным страхом, когда он догадался, что попался в ловушку, и поймала его совсем не Ночная гильдия.
— Наживы хотел? — хищно улыбнулась мэйра, наслаждаясь страхом мужчины. Она всегда испытывала слабость к издевательствам над такими глупцами, теряющими остатки разума при виде хороших ножек. — Будет тебе нажива.
Мэйра быстро накинула на наемника связующее заклинание, забирая его силы себе, взамен давая боль от зеленых грэнов. Спустя пару мгновений тело мужчины затряслось, глаза стали закатываться. Еще миг, и из уголка рта потекла струйка крови, распустившись алым цветком на грязной сорочке с огромными желтыми пятнами от пота. Селисса разорвала сдерживающее заклинание, равнодушно посылая откат от него в еще живое тело кадурца, которое, утратив невидимую опору, тотчас тихо осело на землю. Селисса скинула заклинание, окинула труп брезгливым взглядом, оглянулась по сторонам и быстро вышла из проулка. Она узнала то, что хотела, и теперь быстрым шагом шла по Купеческой улице в сторону моста через Черный Канал, ведущий в западные Кварталы, где на окраине дымились обломки некогда высокой башни маяка.
Глава 27
Мальчику нравилось в Отстойнике, как называли это место между собой строгие смотрители и молчаливые слуги. Многочисленные дети, которые жили тут к тому моменту, как сюда привели мальчика вместе с десятком таких же малолетних оборванцев с красивого корабля, шепотом называли эту обитель Могильником.
Просторная зала с каменными чистыми стенами без единого окна, высоким сводчатым потолком и гладким полом, выложенным старыми истертыми циновками, делилась на три части. Спальня была заставлена трёхъярусными кроватями, крепкими и грубыми, огороженными друг от друга тонкими ширмами. Посередине трапезной находился длинный стол, где молчаливые слуги выставляли простую, но сытную еду. В дальнем углу залы было выгорожено отхожее место с раздельными маленькими кабинками и дырками в полу. Все оставшееся внушительное пустое пространство было отдано под самостоятельные забавы тех, кто тут обитал.
Однако тревожная атмосфера и окружающее серое уныние не располагали детей к веселью. Отстойник давил на своих обитателей, угнетал и, казалось, высасывал всю детскую непосредственность и жизнерадостность. Большинство детей целыми днями валялись на кроватях, едва слышно перешептываясь друг с другом. Они спускались вниз или поесть, или оправиться. Мальчик не понимал их, но спустя несколько дней так же забросил веселые совместные игры с новенькими и начал смотреть за происходящим в Могильнике со своей скамьи, кутаясь в потертое и засаленное одеяльце. За порядком поочередно следили вечно хмурые смотрители, без разговоров пускающие в ход кожаные плетки, если дети вели себя неподобающе правилам. Правил было несколько — не вредить себе или другим узникам, не пытаться сбежать и не нападать на смотрителей или слуг. Мальчику казались смешными и нелепыми эти правила. Он еще прекрасно помнил свою прошлую голодную жизнь в грязи и холоде и считал это место воплощением всех своих мечтаний. Спать давали вволю, кормили досыта, работать на износ не заставляли. Так же считали и дети с соседних лавок, успевшие хлебнуть бед за свои короткие жизни. И все же в воздухе висела тревога. К этому добавлялись перешептывания маленьких обитателей Могильника, щедро пугающих себя и окружающих.
Мальчик быстро понял, что слушать их бессмысленно. Ничего конкретного никто из детей не знал, а те небылицы, что передавались тайком из уст в уста, больше напоминали страшные сказки. То детей водили на съедение огромному великану, черному, как сама ночь, который выпивал детские души досуха, сбрасывая ненужные пустые тельца в бездонную пропасть, то детей уводили в погорские шахты, где страшные полурослики заставляли добывать золото, вырывая его из скал голыми руками. Таких историй было слишком много, но, услышанные случайно перед сном, они наводили на мальчика страх, который отступал после пробуждения. Но самым странным и тревожным было то, что каждый день смотрители молча забирали около десятка детей и уводили их за собой. Больше в Отстойник они не возвращались. Зато на их место приводили новых, перепуганных, чумазых и тощих. Мальчик знал, что придет и его черед уйти из Отстойника. Что ждало его там, за дверью? Великан-людоед или безжалостные карлики? Нет, он понимал, что это будет чем-то другим. Своим умом, далеко не детским, из-за горького опыта он знал, что бесплатной еды не бывает. Еду непременно заставят отрабатывать. Вопрос был лишь в том, как. Что может понадобиться взрослым от ребенка?
К сожалению, он знал ответ на это. Однажды его зажал в грязной подворотне какой-то пьяница и не отпускал, обещая миску горячей похлебки за послушание. Мальчик сильно хотел есть, но когда пьяница, вдавливая его одной рукой в хлипкий забор, начал второй рукой шарить по завязкам пояса на штанах, вцепился от накатившего ужаса в грязную руку зубами, а когда мужчина истошно заорал и отскочил, дал деру со всех ног. Позже от других уличных беспризорников мальчик узнал, чего хотел тот пьяница, и понял, что еще очень легко отделался. Днем раньше девочку на соседней улице поймали и изнасиловали трое пьяных матросов, щедро пускающих в ход мозолистые кулачищи всякий раз, как несчастная пыталась вырваться или позвать на помощь. Дети, притаившиеся в закутке и ставшие невольными свидетелями, говорили, что когда матросы ушли, распевая во все горло песни и хохоча, девочка была еще жива, но напоминала телячью тушку на разделочном крюке мясника. Тогда мальчик усвоил для себя простую истину: не удалось сбежать, будь послушным и согласным, и ищи возможность, чтобы сбежать позже.
Поэтому он не верил в скупые слова смотрителей, уводивших детей из Отстойника.
— Вы будете жить еще лучше, но придется выполнять нехитрую работенку, — одинаково отвечали мужчины всякий раз, когда кто-то из детей все же набирался смелости и подходил к грозным смотрителям с вопросом, вжимая голову в худые плечи в ожидании возможного удара плетью. За вопросы их не наказывали, но всякий раз давали понять, что в следующий раз могут сделать исключение для слишком любопытных.
«Если не будут бить, но будут кормить и давать спать — можно и потерпеть», — успокаивал себя мальчик, когда пришел его черед покинуть Отстойник. И все же помимо страха он ощущал и странное любопытство. Мальчик хотел узнать, что ждет его там, за этой тяжелой дубовой дверью.
Они пошли узким коридором, таким узким, что пришлось выстроиться в цепочку. Первым шел смотритель, которого дети звали Толстый Сыч — он сильно напоминал сову
