Но не все офицеры польской армии сразу принимали и поддерживали восставших. Некоторые из них колебались, делая нелёгкий выбор между отставкой и службой в армии Костюшко. Однако чем шире восстание охватывало просторы Речи Посполитой, тем решительней в своём выборе в пользу восстания становились настоящие патриоты.
Командир татарских полков генерал-майор Юсуф Белик отказался выполнять приказания военного коменданта Варшавы генерала Станислава Макроновского. Он был информирован о событиях, которые совсем недавно произошли в столице Польши, а у генерала-татарина были свои убеждения и своё отношение к верности присяге, воинской доблести и чести. Они коренным образом отличались от того, что произошло в дни восстания в Варшаве.
Но вскоре в столицу для наведения порядка прибыл лично Тадеуш Костюшко, а ещё через несколько дней генерал Белик получил письмо от польского короля, в котором с удивлением прочитал:
«...Ты должен знать, что произошло не только в Кракове, но и в Варшаве. И что произошло после, и что не время ни о чём думать, как только об общей обороне. Уже теперь всем вместе надо спасаться — единством и мужеством... Постарайся собрать и объединить кого только сможешь, как солдат, так и волонтёров из татарских и польских народов». Это был призыв в поддержку восстания от самого короля! И генерал-майор Юсуф Белик принял решение: уже в конце апреля 1794 года армия Костюшко пополнилась новыми кадровыми офицерами и новыми полками татарской конницы.
Воинские подразделения формировались по всей Речи Посполитой и из различных народностей, населяющих её территорию; литвины, поляки и даже евреи создавали на местах боевые отряды и направляли их в армию Костюшко.
Из-за границы на родину возвращались польские офицеры, которые до этого времени служили в иностранных легионах или просто жили вдали от родины. Они спешили стать под знамёна полков Костюшко и принять участие в защите Отечества. Маленькими ручейками небольшие вооружённые отряды двигались в сторону Варшавы, чтобы соединиться с основными силами восставших и влиться в одну из вновь созданных Костюшко дивизий или армий.
По всей стране проходили патриотические выступления среди различных слоёв населения в поддержку восстания. Шляхта слала Костюшко акты местных собраний, где они подписывались в верности и готовности отдать свои жизни за правое дело свободы и независимости родной страны.
В конце апреля 1794 года Костюшко объявил «посполитое рушение», призывая стать под знамёна всё мужское население Речи Посполитой от 15 до 50 лет. Дополнительно он издал Полонецкий универсал, обещая крестьянам полное освобождение и уменьшение повинностей. Костюшко казалось, что пройдёт ещё немного времени, и вся страна выступит единым фронтом против русских, австрийских и прусских войск. Вот-вот наступит перелом, и Речь Посполитая опять обретёт полную независимость в границах времён прежнего своего величия. Но пошло не так, как предполагал руководитель восстания.
Первыми, кто не поддержал Костюшко после выхода Манифеста 7 мая 1794 года, были представители католического духовенства. Шляхта также показала свой своенравный характер и отказывалась выполнять приказы Костюшко отправлять каждого пятого крестьянина с косой в армию. Многие шляхтичи в Манифесте увидели не будущую силу и свободу родины, а ограничение своих вольностей, которые они имели ещё со времён прадедов.
Сами же крестьяне в большей своей массе либо не были знакомы с призывами Костюшко, либо не верили им. По своей ментальности и убогости они решили подождать и посмотреть, чья сила возьмёт верх и кто кого одолеет первым: Костюшко «москалей» или наоборот. Многие из них не желали отрываться от своих земельных наделов, от жён и детей (кто их будет кормить, если кормилец падёт на поле брани?), а жить так, как они жили, крестьяне привыкли. Главное — чтобы не было войн, которые им изрядно надоели, да чтобы на столе был хлеб.
В результате к лету 1794 года Костюшко не сумел собрать в свою армию и ста тысяч солдат, хотя рассчитывал, что соберётся около четырёхсот тысяч. Финансов в казне не хватало, пожертвований от патриотов поступало мало, шляхтичи саботировали приказания Костюшко, а республиканская Франция не спешила поделиться гвардейцами. У неё и своих проблем хватало в это время.
Но сложнее всего Костюшко было «управлять» шляхтой и генералами своей армии. Хоть он и обладал диктаторскими полномочиями, но повсеместно контролировать ситуацию не мог. Некоторые генералы, получив в своё распоряжение дивизию или иное крупное воинское соединение, чувствовали себя спасителями нации и игнорировали указания Костюшко, зная его доброту и мягкость. Проявляя инициативу, они вели боевые действия самостоятельно, без согласования с общим планом восстания, либо, наоборот, бездействовали, когда необходимо было принимать серьёзные решения, не ожидая указаний главнокомандующего. Между генералами армии Костюшко часто возникали споры, влекущие открытые неприязненные отношения. Так, например, Мадалинский терпеть не мог Яна Домбровского, который стремился довести боеспособность польской кавалерии до современного европейского уровня. При этом все предложения последнего Мадалинский открыто игнорировал, называя их «немецкими выдумками». Домбровского такое отношение оскорбляло, а подобная неприязнь двух известных генералов не приносила пользы общему делу восстания.
А русские, прусские и австрийские армии уже подходили к границам Речи Посполитой, собирая силы, чтобы раз и навсегда покончить с этим своенравным государством и получить в свои владения новые земли.
XX
катерина II в этот день плохо себя чувствовала. Она приказала подвинуть кресло к окну и села в него, наблюдая за обычной суетой во дворе дворца. Подъезжали и отъезжали кареты и всадники, куда-то спешили дворцовые служащие, а стареющая императрица вдруг обратила внимание на сосульки, которые свисали с крыш, и с удивлением подумала, что раньше их просто не замечала.
Голова у Екатерины опять разболелась, и она позвала придворного лекаря. Осмотрев матушку-императрицу, он накапал в серебряную рюмку какого-то лекарства и дал ей выпить. Через некоторое время голова перестала болеть, императрица почувствовала себя лучше и готова была начать свой рабочий день.
— Позовите ко мне Александра Андреевича, — приказала она, и главный чиновник Коллегии иностранных дел буквально через минуту уже стоял перед ней с докладом.
Российская императрица уважала и ценила этого исполнительного и умного государственного деятеля, который все свои награды и почести получал вполне заслуженно. Ещё в 1775 году по рекомендации графа Румянцева никому не известного Безбородко вдруг назначили статс-секретарём Екатерины II. С того момента и началось стремительное возвышение этого человека, который ранее служил в канцелярии графа,
