Его спутница в свою очередь осталась довольна услышанным ответом. Она улыбнулась ему и тихо проговорила приятным голосом, приблизив красивое лицо к его груди:
— Благодарю вас. Я надеялась, что услышу от вас что-то подобное. Знайте же, что я тоже сделаю для вас всё, что смогу... в зависимости от того, — Екатерина наклонилась ещё ближе к Понятовскому, посмотрела пронзительным взглядом ему в глаза и почти шёпотом произнесла последнюю фразу, — какое положение при российском дворе буду в дальнейшем занимать.
Прошептав эти слова Станиславу Понятовскому, она игриво слегка ударила его веером по груди и, круто развернувшись, пошла в сторону дворца. Её же собеседник, задумавшись на секунду, поспешил за ней, на ходу размышляя о только что услышанном от этой удивительной женщины...
Через несколько дней гастролирующая труппа итальянских актёров прибыла ко двору императрицы Елизаветы Петровны. Их выступление она приурочила к годовщине рождения младенца Павла, а после выступления итальянских лицедеев Елизавета приказала всем готовиться к очередному балу, которые она так любила проводить. К балу-маскараду готовился весь царский двор, а придворные сады были открыты для широкой публики, кроме матросов, ливрейных господских лакеев и «подлого народа». Во дворец на данное торжество, по обыкновению, были приглашены дипломаты от европейских дворов, среди которых был и Станислав Понятовский.
Долгие пешие прогулки и уединённые беседы великой княгини и молодого красивого саксонского посла не остались без внимания дворцовых сплетников. И сейчас, во время представления итальянских актёров, взоры наиболее любопытных и внимательных придворных были обращены в сторону объекта последних дворцовых пересудов.
Станислав Понятовский стоял недалеко от кресла, на котором сидела великая княгиня Екатерина Алексеевна, бывшая принцесса Софья Фредерика Августа и будущая императрица государства Российского. Она сидела в нарядном, но простом белом платье. Ленты и один цветок составляли все её украшения. В то время, когда гардероб императрицы Елизаветы Петровны составлял около пятнадцати тысяч платьев, такой скромный наряд не мог не обратить на себя внимание. Ещё в начале торжества императрица Елизавета обратилась к Екатерине и нашла, что такой наряд ей идёт. Но как можно, чтобы на лице Екатерины не было ни одной мушки?! Елизавета достала из своей коробки с мушками одну и лично сама налепила её на лицо молодой женщины.
Сидя на балу и наблюдая за представлением в этом скромном наряде с мушкой на лице, великая княгиня Екатерина чему-то улыбалась, хотя с ней никто не разговаривал, а актёры играли совсем не комедийную сцену. Более внимательные придворные, присутствующие на спектакле, также заметили направление её взгляда и выражение лица. Им уже было известно, что Екатерину и Понятовского связывали тесные отношения, не ограниченные придворным этикетом. Понятовский стал героем новых дворцовых сплетен как очередной фаворит великой княгини. Поэтому следившие в этот момент за ней могли заметить, что Екатерина улыбается не просто из чувства такта, искусно изображая хорошее настроение, чтобы угодить императрице Елизавета. Она улыбалась и была радостной искренне и от души. И улыбка эта адресовывалась Станиславу Понятовскому, который в этот момент смотрел на неё и тоже улыбался ей в ответ. И только им, этим двум молодым и полным жизненной энергии людям, был понятен этот бессловесный разговор, а остальные могли только догадываться о его содержании и смысле.
Отношения Станислава Понятовского и великой княгини не остались без внимания императрицы Елизаветы. Дочь Петра Великого была ярой сторонницей и защитницей старых семейных устоев и нравственности своих подданных, тем более членов своей семьи. Она даже допускала (и открыто об этом говорила), чтобы муж учил свою жену не только словами и уговорами, но и другими, силовыми методами. Проще говоря, русская императрица допускала в качестве средства воспитания непокорной жены обыкновенное рукоприкладство со стороны «мужа-воспитателя».
Когда же доброжелатели сообщили своей государыне о поведении её невестки и ухаживаниях поляка-дипломата, то озабоченная данным фактом Елизавета стала интересоваться её очередным фаворитом не только через расспросы своих придворных. Для защиты морального облика членов царствующей фамилии Елизавета подключила главные государственные силовые структуры.
Тайная канцелярия государыни-императрицы под её контролем работала тихо, но достаточно эффективно. Это она раскопала сведения, что молодой чрезвычайный посланник саксонского двора стал активно вести переговоры с Бестужевым, а заодно и с английским послом сэром Чарльзом Гербертом Вильямсом. Англии не нравилось, что императрица Елизавета Петровна, будучи женщиной миролюбивой, почему-то постоянно воевала, и русская армия оказывала существенную помощь Австрии против Пруссии в Семилетней войне. А воспитанный в той же Англии Бестужев был образован и умён и в то же время известен европейским дворам как продажный министр и человек интриги. Ещё в царствование Анны Иоанновны он сумел добиться большого влияния при российском дворе, стал доверенным лицом самого Бирона и даже получил от него 30 000 рублей за содействие в предоставлении ему регентства. При Елизавете хитрый царедворец опять выступил на первый план и продолжал служить иностранной политике за деньги, которые систематически получал за оказанные им услуги.
Надеясь разрушить политическую систему, созданную Елизаветой за годы правления, послы двух государств объединили свои усилия, привлекая в паутину своих интриг всем известного своей продажностью Бестужева. Главной целью этих двоих было низложение императрица Елизаветы в пользу наследника престола великого князя Петра, который был ярым поклонником прусского короля Фридриха И. В то же время сам Бестужев имел намерение в случае успешного окончания дворцовой интриги добиться передачи власти в России малолетнему Павлу, опекуном которого он являлся в это время.
После доклада тайной канцелярии об активной деятельности Станислава Понятовского и Вильямса совместно с Бестужевым императрица Елизавета решила не создавать у себя в России подобных союзов, и тройка заговорщиков была ею расформирована». Понятовский вынужден был срочно вернуться на родину, а Вильямс остался в одиночестве. При этом он вёл себя тихо и мирно, ограничиваясь только передачей информации о жизни российского двора в свою далёкую островную страну. Третий участник — Бестужев был отстранён от должности, лишён всех чинов и званий и сослан в деревню. Однако он мог считать себя в
