— Темная госпожа, даже королю не зазорно служить великой колдунье в расплату за лечение невесты, — заметил Рейсвальд и со значением добавил: — Вы сами сказали, что после сотворения волшебства не властны над условием. Не хотелось бы гордыней нарушить договор, тем самым поставив в опасность жизнь Катрин.
Катрин, опять она. Глупо чувствовать душащую волну ревности при упоминании этого имени, потому что никакой надежды Рейс мне не давал. У него есть любимая, король попросту делает все, чтобы оплатить долг, и ничего сверху.
Тут я помрачнела еще больше, так как вспомнила о неизвестном шпионе в собственном доме. Глупо пытаться скрыть договор, если о каждом шаге сообщают прямиком во дворец. Поимку злоумышленника стоит поставить на повестку дня и сделать это как можно скорее. Мне не хотелось, чтобы происходящее в замке доходило до чужих ушей, и тем более до дворца!
Мы вышли во двор, по дороге обсуждая, какие образцы брать с собой в деревню. На полях вокруг замка росли тыквы и высокие стебли с желтыми кочанами, наподобие кукурузы. Нам отчаянно не хватало пшеницы, тканей, утвари и различной живности. Рейс уверил меня, что обмен вполне возможен, а его забота — сделать так, чтобы сотрудничество стало выгодным обеим сторонам.
В конюшне для Рейса взнуздали его скакуна и для меня вывели лошадку, отличающуюся смирным нравом. За время, проведенное на Эйде, я научилась ездить верхом, но посадка выдавала неумелую наездницу. Вспомнила изящную Катрин, славящуюся идеальной техникой верховой езды, и в груди похолодело, но я решительно взобралась на свою Маруську, стараясь не смотреть в сторону короля.
Он и так меня не хочет, а желание защитить невесту не даст Рейсу показать насмешку. Нечего переживать. Я тронула поводья и цокнула языком, направляя Маруську в сторону тропинки, ведущей к северным деревням. Самая большая, Виркуно, находилась в четырех часах езды. К вечеру обернемся.
За лошадками ехала нагруженная товаром телега, в которой трясся Мик. Мальчишку не следовало оставлять одного в замке, поездка может оказаться полезной и для него. Мик с любопытством глазел по сторонам и старался выслужиться, как обуянный рвением щенок. Старый кучер то и дело шикал на него, прекращая бесконечный поток болтовни.
Листья шуршали под копытами лошадей, над головой голубело не по-осеннему прозрачное небо. Вокруг шумел листвой лес, одетый в парадное золото.
Природа вечна в своем обновлении. Ровно семь лет назад точно такой же осенний лес принял потерянную попаданку. Заморозил первыми холодами, прогнал по канавам и буеракам, заморил голодом, испугал ночным воем волков и вышвырнул к ногам одинокого принца, погнавшегося за белым оленем.
Я не выдержала — посмотрела на короля, который, сжав поводья до побелевших костяшек, поглядывал в мою сторону. Неужели вспомнил ту нашу встречу? Может, случится чудо, он спрыгнет с коня, закружит меня в воздухе, прижмет крепко-крепко и пообещает никогда не отпускать?
Рейсвальд потер переносицу и отвернулся. Сказки не получилось, реальность и на Эйде диктуется вероломным человеческим сердцем. Короли достаются аристократкам, вечной любви не существует, и балом правит ее величество выгода.
Поздно. Я уже унеслась сознанием в прошлое, в ту самую первую встречу, которая огненным шрамом осталась на сердце, затмив даже столь знаменательное событие, как моя смерть. Впрочем, все началось с нее.
ГЛАВА 11
Не принимайте яд из лечащих рук
— Что за бред, Ирина Михайловна? Аллергия на парацетамол, ибупрофен, вазобрал, сумамигрен, аллохол, ноопепт, стугерон, пенициллин, сантоперадгин, персики, шоколад, молочное, рыбу, кофе… Да тут еще пунктов двадцать. Это шутка?
Молодой врач потряс листочком в клеточку, на котором аккуратным почерком был выведен вышеозначенный список. Поправил сползшие очки и вновь с отвращением уставился на написанное.
— Это ее мамаша мочалила меня целый час, пока я все не записала, еще и проверила раз пятнадцать.
Уставшая медсестра с тоской смотрела в запотевшее окно, за которым спал город. Третий час ночи, ей еще три комнаты обежать надо, а этот все тянет с решением.
— Говоришь, ей больно? Что я могу ей дать от боли-то, а? Только на морфий нет аллергии, все остальное запрещено. Очень удобно. Интересная штука: десятая госпитализация за два года, каждый раз в другой больнице округа… Подозрительно, не находишь?
— Да они просто стукнутые на голову, особенно мамаша.
Медсестра раздраженно вздохнула: стукнутых на голову пруд пруди в любой палате. Это молодой врач на пустом месте бучу устроил. Выписал бы анальгетик, лидокаин местный, что ли, и дело с концом. Видели таких, видели и пережили — вначале возмущаются, рыпаются, потом через годик-два больница всех обтирает под копирку. Этот тоже успокоится. А пока треплет нервы, задерживает…
— Не верю в ее аллергии, ложь, наглая и беспринципная. Ненавижу таких, им в психиатрию ложиться надо, а не к нам!
Резкие шаги в коридоре, триста двенадцатая палата справа. Кровать у окна, на которой свернулась тонкокостная бледная девушка с большими глазами. Надо же, по описанию в компьютере он представлял себе эдакую прожженную мошенницу, а эта похожа скорей на мелкую полевую мышку. Даже что-то шевельнулось в душе, вызывая сомнения. И дышит быстро-быстро, сатурация около девяносто…
— Что ж вам не спится, больная?
— Вот тут колет… — едва может говорить, голос прерывается.
Показывает на ребра. Врач достает из кармана стетоскоп, прислушивается. Чисто, свиста нет, так и есть — симулянтка.
— Морфина нет, список аллергии на препараты у вас внушительный. Терпите, больная, — победно выпрямляется врач.
— Хорошо, — по щекам текут дорожки слез, — я потерплю.
Врач ежится, возвращается в тесный темный кабинет.
Через два часа заходит вновь медсестра с той же просьбой. Больной в триста двенадцатой палате у окна плохо.
— Дай ей парацетамол, пусть успокоится.
— Аллергия же.
— Нет никакой аллергии, я сказал. Вот, смотри, вычеркиваю.
Вычеркивает так вычеркивает. Медсестра пожимает плечами и идет за лекарством.
Девочка, не глядя, берет маленький пластиковый стаканчик и профессиональным жестом одним махом проглатывает таблетку.
Медсестра подносит стакан воды:
— Все, спите,
