Семинарию он закончил, скажем, прогрессивную. Занятия здесь велись в духе New Age и деликатного бунта в отношении Ватикана в таких вопросах как предохранение беременности, аборты или безбрачие священников. Некоторых семинаристов это вывело за рамки Церкви (причем, довольно-таки далеко), другие попали в многочисленные секты, деятельность которых усилилась в ожидании двухтысячного года, но ослабела, когда новое тысячелетие наступило, а вот ожидаемый Армагеддон так и не наступил.
Рей, интересовавшийся во время учебы проблемами экуменизма, решил соединить практику с теорией и, не получив рукоположения, выехал в Европу, где сделался волонтером в экуменическом Тезе. Там, после очередного года, в его душе свершился очередной перелом. Он ушел из общности, присоединился к лефевристам[23] и вскоре начал период покаяния в некоем монастыре с чрезвычайно суровым уставом неподалеку от Лозанны. Он утверждал, что среди традиционалистов намеревается искать истинную Церковь — интересно, верил ли он уже тогда, будто бы с Господом можно разговаривать исключительно на латыни?
В монастыре он выдержал пару лет, пока с ним не начали твориться странные вещи; поначалу, в результате постов, он впал в странную спячку, продолжавшуюся сорок четыре дня. Некоторые врачи из клиники в Веве, куда его перевезли, считали брата Раймонда умершим — многократно у него полностью останавливался пульс, а энцефалограф вычерчивал ровную линию, при жизни его поддерживало реанимационное оборудование. Как вдруг, на сорок четвертый день он поднялся и начал разговаривать на странном языке — привезенные языковеды определили, что это арамейский язык. Через пару дней вернулось знакомство современного языка, зато на теле стали появляться кровавые стигматы — на лбу выступили капли крови, словно после уколов тернового венца, полосы на спине, словно следы бича; не заживающие раны на запястьях и, наконец, глубокий шрам на левом боку. Врачи и местные священники приняли все эти явления весьма критично. Они даже допускали возможность, будто бы неуравновешенный Пристль сам себя калечил. Так что за ним тщательно следили, стараясь не допустить распространения слухов. Однако, несмотря на интенсивную терапию, раны монаха не заживали, а вместо гнойного смрада от них исходило благоухание роз.
И вот как-то раз, Раймонд, бесцельно бродя по больнице, зашел в отделение интенсивной терапии, где без сознания, после инсульта, лежал епископ Лозанны. Пристль встал возле его кровати и громким голосом приказал епископу подняться. Согласно брошюрке, церковный иерарх, до сих пор парализованный и немой, встал с кровати, пал на колени и вслух возблагодарил Господа.
Это событие не удалось сохранить в тайне. Сообщении о чудесном целителе мигом облетело все католические кантоны Швейцарии. Кто-то даже начал говорить о возврате Мессии. Пристль энергично отрицал все эти слухи.
— Я всего лишь знак времени, — говорил он. — Я — слуга людей.
Он не желал шумихи, потому сразу же после выхода из госпиталя сбежал в Альпы, укрылся в пастушеской хижине над озером Тцейзье, где постился и молился, прося у Господа указаний.
Но его нашли и там — больные и жаждущие утешения, но так же и ненавистники, желающие разоблачить "Мессию". И мог ли он отказать прибывшим? Так что Пристль молился вместе с приезжими, утешал и помогал. И слепые обретали зрение, а глухие — слух. Отступал рак, капитулировали Альцгеймер и Паркинсон.
Многие медицинские авторитеты пытались доказать, будто бы Пристль — мошенник, но напрасно. Церковная иерархия, как обычно в подобных случаях, набрала воды в рот, не поддерживая брата Раймонда, но и не осуждая его. Многие пытались подражать ему, в особенности, молодые руки из кругов харизматиков. Только никто не был способен сравниться с этим наиболее странным из пророков.
В эпоху гонящихся за известностью проповедников, шоуменов, увлекающих за собой голосом и экспрессией, Рей представлял собой их совершенную противоположность. Он был тихим, робким, и только лишь, когда его буквально заставили проповедовать, он начал делиться своими размышлениями с людьми. Время от времени он спускался с гор и читал свои простые и несколько наивные проповеди на склонах замкового холма в Сионе, который весьма скоро стали называть Новым Сионом. Поначалу он гласил слово Божье раз в неделю, затем чаще, а слова его, словно расходящиеся по воде круги, распространялись среди людей и среди них же набирали силы. Исцеленные и обращенные разносили Живое Слово. Обеспокоенные церковные власти были бы рады запретить ему проповедовать, но посланники Конгрегации Веры не обнаружили в его проповедях ничего безнравственного. Что же проповедовал пророк с гор, а его сторонники, называемые по синему кресту, который пришивали себе к одежде, "крестосиними", разносили по всему свету?
В принципе, Пристль делал всего лишь три указания: серьезно относиться к заповедям, давать свидетельства собственной веры и не поддаваться релятивизму. Добро — это добро, а зло — это зло. Ну а терпимость не означает признания. Иноверец, извращенец или святотатец — всех их следует называть по имени их. Крестосиние не подавали руки растлителям, не дружили с лжецами, не глядели сквозь пальцы на воровство. Простить можно было и самые крупные грехи, условием было покаяние. Для борьбы с абортами, порнографией, святотатством никто не искал поддержки закона — достаточно было морального осуждения.
Через год после первого публичного выступления Пристля количество задекларированных крестосиних не превышало нескольких тысяч человек, зато они были повсюду; в самых различных слоях общества. Такие появились даже в кругах, издавна считающихся полностью лишенных моральных основ. Известный актер мог отказаться сниматься в фильме, в котором рядом с ним должна была выступить бывшая порно-звезда; европейский писатель вернул диплом почетного гражданина некой нидерландской метрополии, когда там была легализирована эвтаназия. Не удивительно, что присутствие сторонников Пристля ужасно пугало организаторов дискуссий в прямом эфире (многие редакции приняло негласный запрет допуска сторонников синего крестика в свои студии). В отличие от предыдущих, истерично-крикливых правых деятелей, которых легко можно было скомпрометировать или сделать смешными, единственным оружием крестосиних было спокойствие, основанное на непреодолимой вере и верности принципам. Крестосиним нельзя было нарушать закон, но и в то же время они не имели права молчать в отношении зла. В ходе бурной дискуссии в швейцарском парламенте их назвали "самой грозной сектой современной Европы". Планировался даже референдум относительно возможности удалить их с территории Швейцарской Конфедерации. Беспрецедентное событие в стране, считаемой столпом демократии. В Германии ведущие интеллектуалы
