Ант, конечно, мог бы ответить. Примерно так. Мы грезили о другом, Костя. Ты либо забыл, либо перепутал. Мы приходили ночью в полутёмный и заваленный железным хламом лабораторный зал, бегали вдоль стенда с протоколами в руках, перетаскивали с места на место тяжеленные щиты с ртутными барометрами, глохли от рёва воздуходувки, задыхались в пыли и в пару гидротормоза, а потом с умиротворёнными лицами пили дешевый портвейн в подсобке, нарезав на газете поганую колбасу, – мы делали всё это, Костя, не для того, чтобы сегодня грызть друг друга за малый прайс. Мы делали всё это, потому что нам ненадолго почудилось: мы разглядели иной мир, где ум, гордость и честность – равновеликие качества достойного человека, а не признаки маргинала; где не нужно быть суетливым жуликом, а достаточно лишь работать в полную силу; где мерилом успеха признают сделанное для других, а не для себя. И ведь он был рядом – этот мир. Он примерещился нам лучиком света, пробивающимся ранним утром сквозь щель над защитным кожухом стенда. И мы надеялись – нет! мы были убеждены! – что тот правильно устроенный мир будет принадлежать нам. И ещё одно я помню точно: мы никогда не обсуждали, какие у нас будут зарплаты, машины, квартиры, дачи – вещи представлялись нам приятным дополнением, неожиданным бонусом к успеху, который нас ждёт. Что же такое случилось с нами, если мы так легко потеряли достойный ориентир и ушли по кривой дорожке в бурелом, где каждый сам за себя и норовит сожрать другого – не из-за голода даже, а из-за страха перед тем другим? Откуда вообще взялся этот страх? Кто нам его навязал?.. Вопрос риторический, Костя. Потому что куда больше я боюсь искать возможные ответы на него. Потому что догадываюсь: ответы будут столь жестокими, что после них хоть в петлю… Кстати, ты знаешь, Костя, что наша работа со стендом на кафедре не пошла прахом? «Сименс» ставит те самые выходные диффузоры, которые придумал наш шеф Виктор Саныч и прототип которых мы изготовили своими руками, на энергетические газовые турбины. Они работают, Костя! Однако не для нас с тобой и не для мира, призрачный образ которого мы разглядели среди танцующих в утреннем свете пылинок.
Ант мог бы ответить так, но давно уже привык к мысли, что не будет услышан. Поэтому он сказал о другом:
– Знаешь, Константин Сергеевич, во что я искренне верил в детстве?
Приятель демонстративно посмотрел на «ролекс». Ант синхронно качнул головой, показывая, что надолго не задержит.
– Так вот, в детстве я всей душой верил, что некогда на Земле разбился звездолёт инопланетян. Что учёные отыскали его обломки, а среди них – капсулу с ребёнком. И этого ребёнка отдали на воспитание обыкновенной семейной паре… Моим родителям. Да, я верил, что они ненастоящие родители. И не потому что не любил их – просто в семье всё было сложно, и в начальной школе я не успевал: поздно научился читать, плохо понимал арифметику. Вот и чувствовал себя чужим, лишним. И порой очень искренне желал, чтобы мои настоящие родители наконец прилетели с далекой звезды и забрали к себе. Потом я повзрослел и почти забыл о той грёзе. Но в последнее время мне всё чаще кажется: все мы, осознанно или неосознанно, веруем, что нас случайно занесло сюда, на эту планету и в это время, что наша родина где-то в другом месте, а мы просто жертвы катастрофы, которые ждут спасателей и пытаются как-то устроиться и выжить.
– Тоже мнение, – сказал Константин со скучающим видом. – Мне пора, Антон Васильевич. Дела, дела…
Они попрощались. Настроение испорчено вконец, и Ант не вернулся на подстанцию. Он добрался до парковочной зоны технопарка, сел в свой внедорожник «Тойота Ленд крузер» 2006 года и покатил в Москву.
У поворота на МКАД он притормозил, пропуская встречные машины. Взгляд задержался на серебристом «Форде Фокус» с приметной росписью: вдоль борта шла изломанная красная стрела, напоминающая фирменную молнию Зевса, но с наконечником. Броский символ. У Анта вдруг возникло явственное ощущение дежавю – он уже видел автомобиль с подобной росписью на трассе или в городе. Он попытался вспомнить, где и когда мог встретить такой «Форд», но вместо этого память упорно возвращала к разговору с Константином.
На самом деле всё было гораздо хуже, чем он признался давнему приятелю. Разумеется, с десяти-одиннадцати лет Ант уже не верил в чудесную сказку о том, что он инопланетный «принц», волею трагического случая занесённый на Землю. Однако чем дальше, тем больше Ант чувствовал, что отрывается от реальности. Такое «подвешенное» состояние находило на него приступами, и с каждым годом приступы становились всё более затяжными и глубокими: Ант мог по три дня ходить, беседовать с людьми, выполнять рутинную работу, но при этом ему казалось, что всё делается само собой, без каких-либо усилий с его стороны. Словно он смотрел скучноватый фильм, в котором когда-то сыграл эпизодическую роль, но воспоминания об этом сгладились, и теперь отдельные кадры не вызывали ничего, кроме недоумения или, в отдельных случаях, стыда. Наверное, такое состояние было признаком нарастающего психоза. Наверное, стоило показаться врачу. Но Ант пошёл бы к «мозгоправу» в самую последнюю очередь – и не потому, что боялся, а потому что каждое такое выпадение из реальности имело по завершении весьма необычные последствия: на несколько часов он начинал видеть несуществующее. Ткань реальности рвалась, и в прорехи становились различимы огромные великолепные конструкции, летящие среди звёзд. Почему-то Ант ни разу не усомнился, что эти конструкции существуют, что они продолжают бессрочный космический рейс между галактиками, хотя и сам удивлялся такой своей убеждённости. Поначалу, в молодости, он видел лишь элементы загадочных конструкций: зеркально блестящий радиатор колоссальных размеров; колыхающееся мелкоячеистое полотно; синий плазменный шар; прозрачная колонна с плывущими внутри неё сложносоставными фигурами, похожими на оплавленные восковые свечи. В зрелом возрасте Ант научился различать намного больше: многокилометровый осевой цилиндр, обмотанный золотистой спиралью; ажурное пирамидальное нагромождение вспомогательных секций, сквозь которое просвечивают звёзды; полые конусы полезной нагрузки, вложенные друг в друга по принципу матрёшки и стабилизированные посредством неведомого силового поля.
Изучая начертательную геометрию на первом курсе Политеха, Ант пытался изобразить хотя бы общий приблизительный эскиз того, что подсмотрел в прорехах реальности, но у
