– Безобразие. Аптекари каждый день ходють, а спирта медицинского в доме нема.
Надо так надо. Послушная Лидуся и принесла сразу два флакона. Очень удивилась, когда на неё начали ругаться. Ругались, правда, недолго. Роман сходил в кухню и принёс три чашки и кипяченой воды для разбавки. Пошло хорошо. После некоторой чашки Роман даже начал восхищаться Лидусей, а восхищаться было чем. Она без запинки произнесла слово «экзистенциализм», что в трезвом виде ей не давалось. Попив ещё немного, все трое пошли гулять. На дворе стояли осенние сумерки, пропитанные холодком. Осику сразу же захотелось попи́сать, а возвращаться – плохая примета. Вполне можно было бы найти какую-нибудь подворотню, уголок, в конце концов, но пьяного Осика пробило на пафос. Он объявил, что не относится к тем, кто ссать хотел на культурное наследие. Зачем-то припомнил блокаду и еврейские песни Шостаковича. После чего ушёл в самоотверженный поиск кустиков. Роман в это время находился в экзистенциональных размышлениях по поводу горячей Лидусиной груди. Для её исследования тоже требовалось подходящее место. Как-то случайно рядом оказались кустики – густые, несмотря на осень. Над ними, сосредоточенно блестя очками, плыла верхняя часть туловища Осика.
Доплыв до подходящего места, Осик остановился и стал смотреть вниз. Вдруг из кустов закричали и полезли люди в косухах, банданах и тельняшках. «Мамочки!» – сказал Осик и схватился за очки. Философ понял, что товарища бьют. Бросил Лидусину грудь. Как воин-освободитель, ворвался в кусты и с чувством вмазал морячку, разбившему Осиковы очки. Роман был широк и крупен, а кулаками махал редко, поэтому удара не рассчитал. Курсант-подводник, матёрый самовольщик, вылетел из кустов, как мешок. Падая, ударился затылком о поребрик и затих. Косушные и банданные куда-то делись.
Товарищи в полном ужасе собрались над телом павшего врага. Лидуся искала пульс.
– Жив, – объявила она и деловито продолжила осмотр, – травм, несовместимых с жизнью, тоже пока не вижу.
– Вот и хорошо, – мрачно сказал Роман, – пошли, пока нас милиция не загребла.
– Ты что! – возмутилась Лидуся. – У человека может быть отёк мозга. А ещё сегодня заморозки! Он простудит себе почки и не сможет иметь детей!
– Дети, значит, теперь почками делаются? Ну и что ты предлагаешь? Скорую вызвать?
– Только с уличного телефона вызывайте, чтоб не вычислили, – посоветовал Осик, осторожно платочком стирая кровь со щеки – порез от разбитых очков.
– Где ты найдёшь тут телефон? – зло сказал Роман. – Только на Балтийском. А там сплошные менты.
– И что тебе менты? – удивился Осик. – Ты разве с мешком наркотиков?
– Дур-р-рак! Я нетрезв. Мы все нетрезвы. А ты к тому же весь в крови!
– Ребят, нельзя ему скорую! – подала голос Лидуся. – Он же явно в самоволке! У него неприятности на службе будут. Давайте его в дом занесём, я попытаюсь привести его в чувство.
– Чего? – не поверил своим ушам Роман. – А лучше ты ничего придумать не смогла?
– Ромушка, – с пьяной вескостью сказал Осик, – кончай быть гнилым интеллигентом, не отвечающим за свои поступки. Конечно, мы сейчас берём этого человека и таки тащим к нам домой.
– Н-да… а что мы говорим встречающимся соседям и работникам милиции?
– А это возьмёт на себя Лидуся. Она будет проверять – свободна ли дорога.
Курсант, к счастью, оказался невысоким и щуплым. До дома было совсем близко. Никто им не встретился, что не удивительно. Немного найдется желающих гулять осенней ночью по Обводному каналу, любуясь тёмными зарешеченными окнами складов и казарм XIX века.
На свету курсанта разглядели, как следует. Он был белобрыс и прыщав. Его положили боком, на кровать Романа, как главного виновника происшествия. Вот уж точно, не одно доброе дело не остается безнаказанным! Роман, сердито сопя, шагал по комнате. Лидуся наколола льда в годами не размораживаемом холодильнике и обкладывала этим льдом затылок курсанта.
– Ромушка, ну прекрати же наконец мельтешить! У меня уже шумит в ушах от твоего мельтешения! – пожаловался Осик. – Поиграй лучше на кифаре. Хоть нервы успокоишь.
У Романа не было желания продолжать спор. Он начал настраивать кифару. Курсант в это время шевельнулся и начал делать губами «пф».
– Кажется, тюрьма утешилась. Больше по нам не плачет, – тихо, одними губами произнёс Осик, – играй, Ромушка!
– В каком ладу? – спросил Роман.
– В лидийском, конечно! – велела Лидуся. – В честь меня. И вообще, он называется «женственный», я запомнила.
Роман начал играть. Лидуся заварила зелёного чаю, который должен был нейтрализовать действие медицинского спирта. Впрочем, это было лишним. Происшествие и так протрезвило всю компанию. Утомившись лидийским ладом, Роман собрался перестроить кифару, как вдруг морячок вскочил с кровати.
– Так! Стоять! – скомандовала Лидуся. – Это симптом сотрясения, когда так быстро вскакивают. Как тебя зовут, помнишь? Тошнит? Свет раздражает?
Будущий подводник смотрел на неё, как на акулу, зачем-то оказавшуюся в кают-компании.
– Помню, конечно! Дмитрий я, Димон можно. У вас тут так клёво! Я ещё, пожалуй, полежу!
– На спину – не смей! Только на бок, – скомандовала Лидуся, – язык может запасть!
– За какую пасть, что ты гонишь? – удивился курсант. Он явно протрезвел меньше всех, – а у вас так клёво было! А сейчас… не так клёво.
– Играй опять! – шепнула Лидуся Роману.
– Воо… Ща – клёво, – сказал блаженно курсант и закрыл глаза.
Лидуся ловко перевернула его на бок. Роман продолжал извлекать из кифары лидийские благозвучия. Курсант опять попытался встать.
– А где я, кстати? Вы – сектанты?
– Сектанты, сектанты. Спи! – успокоила Лидуся. – Тебе сейчас заснуть надо. Мы тебя каждый час будить будем.
– Меня? Каждый час? Вот ур-роды! Но клёво у вас! – И он опять улёгся.
– Зачем ты собралась будить его каждый час? – шёпотом, не переставая играть, поинтересовался Роман.
– Чтоб вопросы задавать. И выяснять – не путается ли сознание.
– Оно таки уже! Причём – давно! – одними губами, страшно гримасничая, произнёс Осик, но друзья его поняли.
– Когда у них там перекличка, кто знает? – деловито поинтересовалась Лидуся.
Никогда не служившие студенты дружно пожали плечами.
– Наверняка бесчеловечно рано, – предположил Осик.
– Да! – вдруг громко ответил курсант Димон, не открывая глаз. – У нас жестоко. Мы – нас-стоящие морские волки потому что!
– Ромушка, – тихо сказал Осик, – ты там, что ли, в мужественный лад перешёл?
Ближе к утру морского волка пришлось безжалостно выгнать. Лидуся объяснила ему, что это для его же пользы.
– Есть, капитан! – отрапортовал курсант и побрёл искать свои казармы.
Лидуся встревоженно сказала:
– Симптомы иногда на следующий день проявляются. Ему нужно еще наблюдаться.
– Только не здесь, пожалуйста! – негостеприимно пробурчал Роман,
