— Вообще–то дети мне безразличны, — призналась я. — Просто я устала все время сражаться.
Обычное дело: дети вырастают и начинают бороться с родителями, семьями и даже комитетами. Но разве справедливо полагать, что я все еще сражаюсь с матерью, которую даже никогда не знала?
На следующий день, когда мы с Ниной шли на «Амариллис» заниматься уборкой, я пыталась убедить себя в том, что мне только кажется, будто она меня избегает. И даже не глядит на меня. То есть делает вид; на самом деле она украдкой посматривала в мою сторону. Мурашки ползли по коже от того, как она боится встретиться со мной взглядом. Она что–то задумала. И скрывала секрет.
Нам снова встретилась Элси, которая шла от пристани примерно в ста футах от нас, но мы тут же узнали ее, потому что фигуру Элси ни с чьей не спутаешь. Внимание Нины тут же переключилось на нее, она даже остановилась и смотрела во все глаза.
— Неужели она так тебя занимает? — улыбнулась я, пытаясь все перевести в шутку.
Словно размышляя, стоит ли со мной вообще разговаривать, Нина искоса взглянула на меня. Потом вздохнула и сказала:
— Каково это? Неужели тебе самой не любопытно?
Я на миг задумалась и ощутила скорее страх, чем интерес. Представила себе все то, что может пойти вкривь и вкось, несмотря на реющее над головой знамя одобрения. Нине этого не понять. Поэтому я ответила ей так:
— Да нет.
— Мари, как можешь ты быть такой… равнодушной?
— По причине того, что я не собираюсь тратить силы и мучительно беспокоиться о том, что я изменить не в силах. Кроме того, мне больше нравится быть капитаном, а не торчать на берегу и только глазеть на море.
Я торжественно прошла мимо Нины к кораблю, и она, поникнув головой, поплелась за мной.
Мы отдраили палубу, осмотрели леера, вычистили каюту, провели инвентаризацию и собрали износившийся такелаж. Потом заберем его домой и несколько дней до следующего выхода в море будем его чинить. Все утро Нина молчала, склонившись над работой, и кусала губы, а я посматривала на нее и задавалась вопросом: о чем она так сосредоточенно размышляет? Что скрывает? Оказалось, Нина набиралась смелости.
Я вручила ей последний моток сетей и отправилась перепроверить, хорошо ли задраены люки и закрыта каюта. Когда я собралась сходить с корабля, Нина сидела на краешке пристани и чуть покачивала болтающимися над водой ногами. Она выглядела лет на десять моложе, словно опять превратилась в ребенка, какой я впервые ее увидела.
Вопросительно подняв брови, я смотрела на нее, пока она наконец не произнесла:
— Я спросила у Сана, почему Андерс тебя не любит. Отчего никто из капитанов с тобой не общается.
Так вот что случилось! Видать, Сан — практичный и здравомыслящий — рассказал ей все как есть и не счел нужным прибегать к осмотрительности. И Нина ужаснулась.
Я с улыбкой присела на планшир прямо перед ней и сказала:
— Думала, ты живешь здесь достаточно долго и сможешь все понять.
— Я знала: что–то произошло, но не знала, что именно. Ничего удивительного, ведь никто никогда об этом не говорит. Но… что же случилось с твоей мамой? С ее семьей?
Я пожала плечами, потому что, конечно же, ничего не помнила. Историю я собрала воедино по крупицам и выдвинула кое–какие предположения. Также о случившемся мне рассказывали те, кто сделал свои собственные выводы. Они хотели дать мне понять, какое у меня место в этом мире.
— Полагаю, они рассеялись по всему району. Все десять человек — пока я не появилась на свет, семейство было большое и успешное. Не знаю, где все они оказались. Меня привезли в Нью–Оушенсайд, первая команда «Амариллиса» вырастила меня. Затем Зик и Энн ушли на покой, занялись гончарным делом, поселились ниже по побережью и оставили мне корабль, чтобы я обзавелась собственным семейством. Счастливый конец.
— А твоя мама — они стерилизовали ее? После того, как ты родилась, я имею в виду.
— Полагаю, что так. Как я уже сказала, я и сама толком не знаю.
— Думаешь, она считала, что ребенок того стоит?
— Вряд ли. Если бы она мечтала о ребенке — ей ведь меня не отдали, верно? Скорее, ей просто хотелось немного походить беременной.
Нина задумчиво болтала ногами, глядя на водную рябь у корпуса корабля, чем начала меня нервировать. Нужно было что–то сказать.
— Лучше бы тебе не пришло в голову выкинуть что–то подобное, — предостерегла ее я. — Нас же разлучат, заберут дом, отнимут «Амариллис»…
— Ну уж нет. — Нина энергично замотала головой. — Я никогда такое не сделаю, ничего подобного!
— Вот и славно, — с облегчением проговорила я. Я верила Нине. Хотя, опять же, семейство моей матери тоже не имело причин ей не доверять, а вот как вышло. Я спрыгнула на причал. Мы собрали инструменты, закинули мешки и ведра на плечи и пошагали в сторону дома.
На полпути Нина сказала:
— Именно из–за мамы ты считаешь, что знамя нам никогда не получить. И пытаешься это до меня донести.
— Да. — Я старалась дышать ровно, сосредоточившись на текущей работе.
— Но ведь это не бросает на тебя тень. Не очерняет то, что ты делаешь.
— Старики по–прежнему вымещают на мне злость.
— Несправедливо! — решила Нина. Хотя уже была слишком взрослой, чтобы так заявлять. Теперь она, по крайней мере, все знает и сможет легче определиться, нужно ли ей искать новое семейство.
— Я пойму, если ты надумаешь уйти, — мягко сказала я. — Тебя с радостью примет любое семейство.
— Нет, — отмахнулась она. — Нет, я остаюсь. Ничто из рассказанного тобой не меняет того, какой ты человек.
Я бы бросила все то, что держала в руках, и обняла б ее за такие слова. Мы прошли еще немного, уже виднелся наш дом. Тогда я спросила:
— У
