25 января было самым холодным днем в году. В этот день от холода потрескался лед в заливе, и северняк шутя разогнал ледовые поля по акватории. Голая вода, должная быть синей при ярком солнце и голубом небе, вопреки оптической физике зияла чернотой; над нею носился одинокий дух в образе чайки, – ее видели многие, и многие переживали за судьбу птицы; чайка же, покричав тоскливо и бесприютно, вдруг кинулась в чернильную воду у самого берега и тут же взметнулась ввысь, держа в клюве ни много ни мало камбалу. «Ого, – сказал жене сосед Совы Владимир Аркадьевич, – не камбала, а целый палтус».
Сове снилась гора Парагвай, наполненная орущими сквозь ветер птицами – Сова построила себе дом на самой вершине, дом балансировал на остром треугольнике горы, но Сова понимала, что бояться нечего: все так живут; главное, чтобы птицы садились на крышу равномерно, а не все разом на левый край. Птицы же стремились усесться именно на левый край, и новостройка Совы опасно кренилась в пропасть, усеянную разбитыми яйцами.
…26 января ветер понемногу стал утихать. Порывы его все еще достигали 30 метров в секунду, но становились все реже и реже, а в интервалах делалось так тихо, что Сову мотало из сна в сон: вот только что принимала на баланс хозяйственный магазин с целым складом жестяных садовых леек – один неловкий взгляд на стеллаж с лейками, и вот они уже посыпались на пол, каждая предыдущая подталкивая вниз каждую следующую, как в архитектурном фокусе с костяшками домино – грохот в магазине стоял невообразимый, все покупатели укоризненно ушли в отдел канцтоваров, и Сове пришлось идти вслед за ними, чтобы продавать им тихий фиолетовый карандаш. Из канцтоваров Сову отбросило на ТЭЦ-2, где ей было тепло и уютно, хотя и шумновато.
– Ты Сову не помнишь когда последний раз встречала? – спросил Аркадьич жену. – Свет не горит, окна занавешены который день, херня какая-то.
– Может, уехала? – предположила женщина.
– Да может, что и уехала, – ответил Аркадьич, – ты моих очков не видала?
– На голове у тебя сидят.
– Вот же попрятались, – Аркадьич опустил очки на глаза и принялся листать телефон.
– Сове звонишь?
Аркадьич выбрал контакт и нажал на соединение. Неприятно, резко пропиликал трехтактный сигнал ошибки связи. Аркадьич сбросил неудавшийся звонок и испытал судьбу по другому номеру.
…Когда вечером в «Синем Аре» у кого-то из трех посетителей зазвонил телефон, Анна успела подумать, что сейчас в маленькое помещение кафе влезет какая-то громадная новость, которая не оставит рядом с собой ни клочка свободного места. В карман за телефоном полез Жмых.
– Сова пропала, – сказал он, выслушав невидимого собеседника, – Аркадьич, у меня работает, сосед ее. Говорит, света нет давно и ее тоже нет. Телефон не отвечает и вообще.
– Блядь, – сказал Владыч, – еще не хватало.
– И что ваш Аркадьич предлагает? – спросила Анна.
– Да ничего в общем, – отозвался Жмых, – просто спросил, видели ли мы Сову. А мы Сову не видели.
– Милицию вызывать надо же? – сказал Соник, – или хер с ней, с милицией?
– Чтобы в чужой дом залезть? Да хер с ней, конечно.
С работы на ТЭЦ Сове пришлось уйти, когда начальник участка стал заставлять ее расписаться в журнале обязанностей: там было сказано, что Сова должна залезть на трубу высотой 540 м 74 см. «Лезьте сами», – храбро надерзила Сова начальству – и вдруг уволилась на свой остров.
…Остров ничуть не изменился за те несколько лет, что Сова искала его и не находила: красная скала справа, подковообразный внутренний залив, остатки тумана над сиреневой водой, тихий всплеск весла, мягкий наезд лодочного днища на песчаный пляж. Все было как тогда, когда ранним июньским утром Сова заблудилась в морском тумане, вспугнула цаплю в камышах у красной скалы, вертикально утонувшей в низкой вате, – остров, которого не было, но который был – от счастья Сова заплакала, и сон позволил ей утереть слезы веслом, мягким и упругим, как крыло.
– Вызывай скорую, – услышала Сова сквозь крыло, – живая она.
– Что, – сказала она, заслоняясь веслом от сотрудников ТЭЦ-2, – я же сказала, не полезу.
Из краевой больницы скорой помощи Сову отпустили на следующий день, 27 января 2018 года. Никакого нездоровья в организме Совы обнаружено не было. Забирала ее из больницы Анна. Сова ехала на переднем пассажирском сиденье, молчала и выглядела злой.
– Слушайте, – сказала Анна, – вы можете не отвечать и вообще мне ничего не рассказывать, конечно.
Сова молчала.
– Но мне же интересно, вы меня поймите правильно, пожалуйста.
…Сова молчала.
– Сова, – сказала Анна, – у вас дома мороз был минус сто. Ну, минус 12, что один хрен, на мой взгляд. Вы же не сутки спали, вы же больше спали. Сколько?
Сова молчала.
– Вы могли умереть. Мы испугались.
Сова молчала.
– Мы поступили по-соседски, – сказала Анна, – не злитесь на нас.
Сова молчала.
– Вот если бы я уснула в холодине, а меня б никто не кинулся искать и будить, я бы расстроилась, – сказала Анна.
Сова молчала.
– Сперва бы умерла, конечно, а потом расстроилась все равно б, – уточнила Анна.
Сова молчала.
– Не хотите со мной разговаривать, ну и не надо, – сказала Анна.
…На повороте к Приморской Анна еще раз нарушила тишину:
– Сова, вы какие-то духовные практики практикуете, да?
– Практики-хуяктики, – ответила вдруг Сова, – практики, блядь, хуяктики.
И больше до самого дома не проронила ни слова, да и потом – тоже: просто вышла из машины, хлопнула дверцей и пошла, сгибаясь почти пополам от резких порывов северного ветра, дувшего ей навстречу.
Анна Лихтикман
Побег
Операция по удалению катаракты приносит сразу три открытия. Первое: Берта – самая настоящая старуха, а вовсе не пожилая женщина, которой она себя считала. Второе: Бертины дочка с зятем, вот они-то как раз уже весьма немолодые люди, а не располневшие студенты, которыми казались. Третье: Бертина квартира выглядит довольно запущенно. С первым и вторым обстоятельствами видимо уже ничего невозможно поделать, но третье вполне поправимо: дочка с зятем решают побелить и покрасить квартиру своими силами. Дети живут недалеко, а потому делают ремонт по вечерам, после работы. Вот уже две недели все варится на медленном огне: под ногами теперь постоянно что-то хрустит, доступ к шкафу заблокирован другим шкафом. В четверг зять принимается красить двери – дышать становиться невозможно. Нужно срочно бежать из квартиры, и Берта убегает. За пару минут она созванивается с Зиной, и та вспоминает объявление в русской газете. Вроде бы в эти дни проходит оперный конкурс, билеты, вроде, стоят мало. Спустя полчаса они уже стоят у театральной кассы и все оказывается правдой: цена билета невысокая и вообще довольно странная – 26 шекелей. «Студенческий конкурс, –
