– И кельнера добровольно выбирают свою профессию?
– Нет, – возразил доктор Лит, – это молодые люди не классной степени промышленной армии, которые назначаются на разнообразные должности, не требующие специального знания. Служба за столом – одна из них, и каждый молодой рекрут исполняет ее. Я сам был слугою несколько месяцев в этой самой общественной столовой лет сорок тому назад. Опять-таки вы должны помнить, что никакого различия по достоинству не признается в работах, потребных для нации. На подобную личность никогда не смотрят как на слугу тех, кому он служит, да я сам он не считает себя таковым; точно так же он ни в каком отношении не зависит от них. Он всегда служит нации. Установленного различия между делом слуги и делом всякого другого рабочего нет никакого. Тот факт, что дело его есть услуга личности, с нашей точки зрения – безразличен. Дело доктора нисколько не лучше. Скорее я мог бы ожидать, что слуга свысока посмотрит на меня, когда я служу ему в качестве доктора, чем допускать мысль, что я стану смотреть на него сверху вниз потому, что он служит мне в качестве кельнера.
После обеда хозяева повели меня по всему зданию, которое своими размерами, великолепной архитектурой и богатством отделки привело меня в удивление. Это была не просто общественная столовая, но вместе с тем общественный сборный пункт округа, и тут не было недостатка в приспособлениях для развлечений и отдыха.
– Тут вы воочию видите, – сказал доктор Лит, заметив мое удивление, – то, о чем я вам рассказывал в нашей первой беседе, когда вы сверху обозревали город, а именно: роскошь нашей публичной и общественной жизни, сравнительно с простотой нашей частной жизни, и тот контраст, который в этом отношении представляют XIX и XX столетия. Чтобы избавиться от излишнего бремени, дома мы держим при себе только то, что необходимо для нашего комфорта, но в нашей общественной жизни вы увидите такие убранства и роскошь, какие доселе никогда не ведомы были миру. Все промышленные и всякие другие профессиональные общества имеют свои клубы, столь же обширные, как это здание, а также дома за городом, в горах, на берегу моря, для охоты и отдыха во время каникул.
* * *Примечание. В конце XIX столетия нуждающиеся молодые люди некоторых местных колледжей для заработка денег на уплату за учение ввели в обычаи поступление в гостиницы в качестве кельнеров на время долгих летних вакаций. В защиту их от критики, служившей отражением современных предрассудков, благодаря которым считалось, будто бы люди, добровольно ваявшиеся за подобное занятие, не могли быть джентльменами, доказывалось, что, напротив того, эти люди заслуживают похвалы, так как своим примером они поддерживают достоинство всякого честного и необходимого труда. Такого рода аргументация указывает на сбивчивость понятий некоторых из моих бывших современников. Служба кельнеров в гостиницах нуждалась в защите не более других способов поисков себе пропитания, но рассуждение о достоинстве какого-либо труда при господствовавшей тогда системе являлось чистейшим абсурдом. Продажа труда за наивысшую цену, какая только давалась, не могла быть ни в каком случае достойнее продажи товаров по такой же наивысшей цене. И то и другое являлось коммерческими сделками, измерявшимися коммерческой меркой. Назначая денежную плату за свой труд, работник принимал и денежную мерку для этого труда и, таким образом, отказывался от всякой претензии подвергаться какой-либо иной оценке. Это грязное пятно, которое подобная необходимость налагала на самую благородную и возвышенную службу, доставляло много горести людям благородной души, но зло это было неизбежно. Как бы ни было высоко достоинство известного труда, необходимость торговать им по рыночным ценам являлась неустранимой. Доктор одинаково должен был продавать свое лечение, как и все остальные. Если бы от меня потребовали указать на особенное счастье, каким более всего отличается этот век от того, когда я впервые увидел свет, то я сказал бы, что, по-моему, оно состоит именно в достоинстве, какое теперь стали придавать труду, отказавшись от назначения за него цены и уничтоживши рынок навсегда. Требуя от каждого только наилучшего, предоставили одному Богу быть его высшим Судьею и, признав честь единственной наградой за всякую удачную работу, стали всякие заслуги отмечать тем отличием, каким в мое время отмечались только заслуги солдата.
Глава XV
Осматривая дом, мы добрались и до библиотеки, где не могли устоять против соблазна в виде роскошных кожаных кресел, которыми она была обставлена, и уселись в одной в уставленных книгами ниш, намереваясь отдохнут и поболтать[12].
– Юдифь говорит, что вы все утро провели в библиотеке, – заметила миссис Лит. – Знаете ли, мистер Вест, по-моему, вы счастливейший человек из всех смертных, вам можно позавидовать.
– Хотелось бы мне знать почему? – возразил я.
– Потому что книги последнего столетия будут для вас новостью, – отвечала она. – У вас при чтении будет столько захватывающего интереса, что в течение пяти лет вам едва ли останется время на пищу. Ах, что бы я дала, если бы мне еще предстояло читать романы Беррьяна или Несмита, мама, – прибавила Юдифь.
– Да, или поэмы Оатса, или «Прошедшее и настоящее», или «Вначале», или… я могла бы назвать несколько книг, из которых за каждую можно отдать год жизни! – с энтузиазмом воскликнула миссис Лит.
– Отсюда я заключаю, что в это столетие написано много хороших литературных произведений.
– Да, – сказал доктор Лит, – это была эра беспримерного умственного блеска. По всему вероятию, человечество дотоле никогда не испытывало такого нравственного и материального развития, столь громадного по объему и столь ограниченного по времени, как в начале этого столетия, при переходе
