– У вас было длинное платье с такими блестящими штуками? – тут же уточнил я.
Женщина кивнула и взялась обеими руками за горло.
После того мы проработали ещё месяц. Мать и Галя наловчились обмениваться какими-то сообщениями и что-то даже играли в четыре руки. Порой мы с Андреем целый день вообще не вмешивались, только наблюдали. Когда мать сыграла Гале что-то, после чего та встала и ушла за ней в дом, Андрей с силой потёр лицо и подумал мне:
– Всё, Серёжка. Всё.
В его мыслях – я говорил, что эмоциональную окраску мысленных слов не скроешь? – было такое дикое облегчение и такая страшная усталость, что я даже испугался.
– ??
– Вот только что мы с тобой зарубили международный проект выбраковки телепатов.
– ???!!!
– Я обязался доказать, что любой указанный ими телепат, при грамотной ненасильственной мотивации, может приносить пользу, причём уникальную.
– И что?
– Ну, они предложили тебя. Скользкого, юридически осторожного гедониста-доминатора. Дикого, конечно же, доминатора. Как самую бесполезную и опасную тварь, которую могли представить.
Я поколебался между тем, чтобы обидеться, и тем, чтобы возгордиться.
Андрей мысленно похлопал меня по плечу.
– Что до моего мнения, то есть существо пострашнее сильного дикого доминатора.
Я немножко обиделся и сильно заинтересовался.
– Слабый дикий доминатор, – мрачно подумал Андрей.
Я удивился.
– Хе. Ну, скажи, Серёжа, доставляет ли тебе удовольствие делать что-то с человеком, чего он не хочет сам?
– Да ну, – я удивился так, что даже произнёс это вслух.
– Потому что ты не чувствуешь преграды. Ты встраиваешься между сознанием и организмом гуляючи, не напрягаясь. А для слабого доминатора – это победа. Доказательство его превосходства. И чем больше жертва сопротивляется, тем приятнее.
Меня затошнило. Я, конечно, знаю, как это происходит – доводилось, например, грабить банк руками кассира (это было давно. И вообще, я говорю чисто гипотетически. Даже шучу. Это – шутка) и, конечно, чувствовать, что он при этом ощущает. Нет, пережить это можно, не вопрос. Но получать удовольствие от этой паники… Буэ.
– Мы должны решить эту проблему сами, – продолжил коммуникатор, – между своих. Для этого, сначала, надо было доказать, что мы нужны людям. С твоей помощью и помощью многих других я этого добился. Теперь надо аккуратно организоваться в сообщество – и решить, что делать с… садистами. Их больше одного, Серёжа. И они могут-таки доиграться до того, что нас будут бояться настолько, что уничтожат.
Сложно сказать, почему я тогда так возмутился. Наверное, это похоже на то, что думает Дон Жуан по поводу насильника. Или шеф-повар про одноразовую лапшу. Оскорбление профессии, вот. Круто – отдоминатить потерявшего сознание водителя автобуса и аккуратно вырулить к обочине, затормозить и выпустить пассажиров; круто разбудить спящий разум (я ещё не знал тогда, сколько их, спрятанных по домам и психушкам, молча ждут моего прихода), круто сделать трудное. А подмять беспомощного нетелепата – это как пойти в песочницу и там всем накостылять по шее. Тьфу.
В общем, Андрей только кивнул, прослушав мою бурю эмоций, после чего встал и ушёл. Я знал, что мне пора забирать машину и валить из этого хорошо охраняемого дома, и что коммуникатор со мной свяжется.
На следующий день я позавтракал, проехал пару километров по трассе, вернулся в город, выпил кофе, покатался ещё и позвал Андрея. После нескольких месяцев, проведённых в выплетании сети смыслов над обрывом в нирвану, – всё казалось пресным.
Андрей отозвался на вызов не сразу.
– Что, Серёжа?
– Как там Галя? – подумал я.
Он запнулся.
– Ну, я могу узнать… Хотя ты же спрашиваешь, нет ли ещё работы.
Я прикусил губу.
– Ну… да.
– Навалом. Езжай-ка (он вывалил в меня координаты и схему проезда) в детский коррекционный центр. Спроси Марину Ростиславовну, она не наша, но с идеей знакома. Попробуйте поработать с ней, я вечером свяжусь, – и замолчал, даже не попрощавшись.
Что у него там происходит, что он такой замотанный? И вообще, мог бы и меня привлечь. Хотя, если какая-нибудь галимая дипломатия, от меня был бы один вред. Я вырулил на перекрёсток и двинул к коррекционному центру.
Спустя два года и одиннадцать разбуженных аутистов, я всё ещё сижу в этом центре. Трое за день, фитнес, культурно-новостной минимум, бег, сон, утро. На выходных я сначала дох от скуки, на третий месяц отказался от них к чёрту. Какая на меня очередь, мне не говорят. Андрея я попросил, чтобы эту очередь поставили на контроль телепатов-наблюдателей, мало ли что, а участвовать в чужих махинациях противно. Я же вижу, как эти мамашки на меня смотрят. Только что кроссовки не целуют, я не шучу.
Андрей дважды лично приезжал меня откачивать, когда нирвана оказывалась сильнее, а последний раз прислал девочку-глушилку, Алёнку. Девочка отличная, но дай бог нам с ней никогда больше не встречаться, так что я теперь осторожен, как сапёр.
Ну, и всё началось с того, что Марине Ростиславовне, директору, позвонили с телевидения. Она дождалась, пока у меня будет перерыв. Бормочущую себе под нос Олечку отец повёл в машину, а я хлебал минералку.
Директор центра села в родительское кресло.
– Серёжа, у нас неприятности.
Я поднял брови.
– На нас кто-то из твоих клиентов подал заявление о жестоком обращении с ребёнком… Доведение до суицида.
Я закашлялся.
– Что???
– Причём нас вызывают на публичное слушание, и тебя и меня. Я не знаю, кто.
Я вспомнил по одному своих ребятишек. Но как? Нет. Но суицид? Кто? Марик? Настя? Ева? Виктас? Тимка? Алёша? Нет, не может быть. Игнат? Рустем? Нет. Невозможно.
Мои мысли носились по кругу. Хотелось схватить и прижать к полу или встряхнуть за шиворот, да вот только кого?
– А вы с ними контакт не поддерживаете?
– Только с теми, кто сам звонит.
Неужели кто-то из них умер? Я понял, что открываю и закрываю рот, как вытащенная из воды рыба. Валерик? Инга? Сёмка?..
– АНДРЕЙ!!!!!!!
– Что такое? – Коммуникатор отозвался на мой мысленный вопль мгновенно. Я раскрыл в него беду, как ящик стола, рывком, не удержав совершенно детского рыдания.
– О, – ответил коммуникатор, – немедленно разузнаю. Вам как сказали, успешный суицид?
– В смысле?
– В смысле спасли или нет? – рявкнул Андрей.
Могли ведь и спасти… Я с надеждой перевёл взгляд на директора. Блин. Её ж надо словами спрашивать.
– Не знаю, – покачала она головой.
– Я с тобой свяжусь, – сообщил коммуникатор и исчез.
Марина Ростиславовна позвонила родителям Дамира, чтобы они сегодня не приезжали, и отправила меня домой.
Я не рискнул в таком состоянии садиться за руль и поплёлся домой пешком. Вышел из высоких ворот центра, прошёл мимо стоянки, краем глаза равнодушно отметил какую-то подозрительную компанию напротив своей машины и двинулся дальше. Дошёл до перекрёстка, остановился на красный свет, потёр лицо ладонью…
И тут у меня дико заболела голова. Затылок. Я оторвал затёкшее лицо от чего-то мягкого (ковролин?), попытался сесть. Нет, больно. Ковролин с незнакомым рисунком. Белый режущий свет. Пульсирующая боль.
