– Разделиться: кто-то будет следить за Петечкой, если он и в самом деле виноват, то в ближайшее время может выдать себя. Кто-то другой еще разок опросит соседей Степы и Милы. А лично я…
Но тут очнулся Петечка и протрусил мимо нас в ванную комнату.
– А лично я займусь операцией под названием «Провокатор», – продолжила Мариша, когда за Петечкой захлопнулась дверь в ванную.
– И в чем она заключается? – спросил Вольдемар.
– Ну, провокатор – это просто. Как обычно, нам нужно…
Но что именно нужно, Мариша не договорила, так как из ванной послышался стук какого-то упавшего предмета, а следом раздалось сдавленное хрипение, которое нам всем очень не понравилось, так как напоминало хрип удавленника. То есть не подумайте, что у всех нас был большой опыт на это счет, но каким-то шестым чувством мы все поняли, что такой хрип явно не к добру, и бросились на опасный звук.
К сожалению, Мариша недавно поставила всюду новые двери, в том числе и в ванной комнате. Раньше тут стояла тощая фанерная дверка, выбиваемая несчетное количество раз, когда Маришин папаша пытался прикончить свою супругу и ее животных, а они всегда прятались от него в ванной.
Папашу нейтрализовывали всегда одним-единственным способом, роняя ему на макушку старинный чугунный утюг, после чего папаша становился очень тихим и спал до утра. Утром он первым делом мчался покупать любимой жене цветы, а животным еду, а потом чинил дверь и долго вымаливал у своих семейных прощения, вплоть до следующего запоя.
После появления на свет Мариши они прятались в ванной комнате уже все вместе, и там стало чуточку тесновато от пеленок и бутылочек с детским питанием, запас которого всегда приходилось держать под рукой в месте убежища. Но папаша исправно ломал дверь, получал по кумполу утюгом и успокаивался. Так что старую дверь выбить не стоило никакого труда, а эту, изготовленную из натурального массива, мы ломали минуты три, прежде чем турецкая задвижка не выдержала нашего напора и сломалась.
– Господи! – ахнула Мариша, когда мы одолели дверь.
И было от чего прийти в ужас – под самым потолком на красивом светильнике висел Петечка на длинном вафельном полотенце. Лицо у него от печальных размышлений и нехватки воздуха приобрело цвет сушеного чернослива, но ноги еще дрыгались, что внушало определенные надежды. Его спасением мы занялись немедленно.
Дело нашлось каждому. Вольдемар намертво вцепился в ноги Петечки, пытаясь приподнять того повыше, чтобы ослабить узел и дать ему возможность вдохнуть немного воздуха. Мариша забралась на бортик ванны, чтобы ослабить узел, но не удержала равновесия и грохнулась с него, еще сильней затянув узел. После этого она попыталась перерезать полотенце бритвенным лезвием, но, надо отдать ей должное, довольно быстро поняла, что на эту операцию у нее уйдут чуть ли не сутки.
Я в это время металась по квартире в поисках ножниц или какого-нибудь другого режущего инструмента. Кротов притащил ручную пилу, а Вольдемар стоял и страшно ругался, уверяя, что у него затекли руки и вообще силы на исходе и нам надо поторопиться. Не найдя ножниц, я притащила табуретку, чтобы подставить ее под ноги Петечке, но тот стоять не желал, его ноги все время подкашивались. Мариша за это время уже второй раз грохнулась с бортика ванны, причем второй раз она ухватилась за Петечку, сведя на нет все усилия Вольдемара.
Ручная пила не хотела пилить слабо натянутые волокна, а Вольдемар отказывался отпустить Петечку и тем самым натянуть полотенце посильней. Наконец Кротов притащил из стенного шкафчика кувалду, потребовав от Мариши, чтобы она «к чертям собачьим сломала крюк». Увы, он переоценил силы моей подруги, та не удержала кувалду в вертикальном положении, промахнулась и чудом не снесла Вольдемару полголовы.
После этого цвет лица Петечки ясно показал, что тому не жить, если мы и дальше будем спасать его такими темпами.
– Дайте же огня! – вопила Мариша, держась за потолок и раскачиваясь на бортике ванны. – Надо его сжечь!
Не вполне понимая, кого она собирается сжигать, я сунула ей зажигалку из нагрудного кармана Вольдемара. У того были заняты обе руки, поэтому он не смог мне помешать. Зажигалка у него была фирменная зипповская, которая заряжалась бензином и горела наподобие неугасимого маленького факела. С его помощью Марише удалось пережечь половину полотенца, уже пострадавшую от пилы и бритвенного лезвия. Вторую половину Мариша просто оборвала, и Петечка был свободен.
Разумеется, карета «Скорой помощи», которую вызвал Кротов, прибыла к тому времени, когда Петечка уже сидел на диване и равномерно вдыхал и выдыхал воздух под пристальным наблюдением Мариши.
– Ну и свинья же ты, – выговаривал ему в это время Вольдемар. – Мог бы до дома потерпеть, зачем девушке жизнь портить, ей ведь в этой квартире еще жить. А как бы она мылась, если каждый раз, входя в ванную, она бы мысленно видела бы тебя, висящего под потолком? Грязью бы заросла, бедняжка.
– Прости меня, Маня, – шептал Петечка, к которому еще не вполне вернулись силы. – Я ведь не хотел, меня бес попутал. Конечно, мог бы и до дома дотерпеть. А так только хуже получилось, жаль, что вы меня спасли.
– Теперь ты видишь, что он не виноват, – сказала я Кротову, отведя его в сторону.
– Ничего я не вижу, – заявил упрямец. – Вот если бы он у себя дома в одиночестве повесился, тогда бы я поверил, а так он мог рассчитывать, что мы услышим странные шумы в ванной и успеем его спасти.
– Ну и черствый ты тип! – возмутилась я.
– Я не черствый, я рассудительный, – объяснил мне разницу Кротов. – В любом случае за депутатом, раз он все равно жив, следует проследить, денег-то шантажист от него не получил. И если у преступника нет никаких личных причин ненавидеть депутата, а основным мотивом является жадность, то, может быть, еще явится за своими тысячами долларов.
– А что на квартире у Головиной? Удалось узнать что-нибудь интересное? – спросила я, глядя, как Петечка полностью монополизировал внимание Мариши и, приободрившись, напевает ей, что не в деньгах, мол, счастье, а с милым рай и в шалаше.
