— Нет.
Он прикладывает мою руку к своей груди, и я чувствую, как под моей ладонью бьётся его сердце.
Тук. Тук. Тук.
В тишине этот звук кажется очень громким.
Влечение между нами достаточно ощутимо, чтобы прикоснуться, сплетающееся вокруг нас, притягивающее нас друг к другу, воздух потрескивает от своей наэлектризованности.
Но он не двигается.
И я тоже.
Мне хочется, чтобы он меня поцеловал. Я представляю, как бы ощущались его полные губы — упругими, но в то же время мягкими. Представляю, как ощущались бы его руки на моей спине, притягивающие меня ближе, ближе, ближе.
Но он не двигается, и я тоже.
А потом внезапно Деэр отпускает мою руку и делает шаг назад.
— И это всё, что у тебя есть? — спрашивает он, и сейчас его тон поддразнивающий. Сексуальное напряжение, к сожалению, улетучилось.
Хотя я не могу удержаться от улыбки. По той простой причине, что оно вообще было.
— Да. Полагаю, твои стальные яйца сегодня тебя спасли, — говорю я. Он снова усмехается, а затем мы продвигаемся обратно в сторону фойе. Но когда мы пересекаем гостиную, я вижу кое-что интересное и останавливаюсь рядом с дверной аркой.
«ДД и КП» вырезано внутри сердца. Банально и мило. Я провожу пальцем по буквам.
— Какое совпадение, — шепчу я, по какой-то причине переживая и одновременно страстно желая быть той КП, а Деэру быть тем ДД. Потому что, банально или нет, это настолько интимно, настолько душераздирающе лично. Это попахивает первой любовью влюблённых старшеклассников, тем, что считается нормальным.
Моя рука соскальзывает, и я продолжаю идти… ибо мы — не те инициалы, и моя жизнь — не нормальная.
Когда мы выходим наружу, я делаю глубокий вдох свежего воздуха, вдыхая луну, и звёзды, и сосны.
— Там было ещё, на что можно посмотреть, — тихо говорю ему на краю тёмной дорожки. Уголок его рта изгибается.
— Давай оставим это на другой раз, — предлагает он, пока мы прогуливаемся.
Я киваю, потому что наше мгновение там, в «Ноктэ», не было фантазией. Может быть, это напугало его, как отчасти испугало и меня, и именно поэтому сейчас мы бежим от него.
Поскольку это было неожиданно, жарко и ослепительно… как падающая звезда.
Когда мы возвращаемся в машину и едем к дому, я поглядываю на него.
— Может быть, как-нибудь прокатишь меня на своём мотоцикле? Я на нём никогда не ездила.
Деэр кивает:
— Может быть.
Он смотрит в окно, стараясь оставаться на своей половине. Секунду я размышляю о его поведении, однако отказываюсь на этом зацикливаться. Но я настолько погружена в себя, сосредоточившись на этой мысли, что то, что говорит Деэр пять минут спустя, кажется, исходит откуда-то издалека:
— Я готов задать тебе вопрос, — мягко произносит он, его голос хриплый и пронизан ночью.
Я приподнимаю бровь.
— Хорошо. Выкладывай.
Я ожидаю, что он спросит о бойфренде, или истории моих свиданий, или даже сколько мне лет. Но он спрашивает не об этом. Его вопрос фактически обрушивается на меня с силой товарного поезда, возвращая меня к реальности.
— Можешь рассказать мне о своей маме?
Следует долгий удар сердца, прежде чем я могу заставить себя говорить.
— Зачем? — удаётся прохрипеть мне; я всё ещё ошарашена.
Деэр пожимает плечами, но выражение его лица нежное, а тёмные глаза влажные.
— Не знаю. Это всего лишь способ узнать тебя получше.
Этот ответ, конечно, растопил моё сердце, и я расслабляюсь, припадая поясницей к спинке сиденья.
Я делаю глубокий вдох и так крепко сжимаю руль, что белеют костяшки пальцев.
— Что ты хочешь знать?
Он секунду пристально смотрит на меня, прежде чем протянуть руку и ослабить мою хватку на руле. Его пальцы сухие и тёплые, тогда как мои — холодные и липкие.
— Всё, что ты захочешь мне рассказать. Например… ты как она? Похожа ли ты на неё?
Я улыбаюсь.
— Хотелось бы мне быть похожей на неё. Она была артистичной и удивительной. А вот я… нет. Но я действительно похожа на неё внешне. На самом деле я выгляжу в точности как она, из-за чего, наверное, папе сейчас тяжело. Финн пошёл в него.
— Значит, она родилась в Англии? Почему она переехала в Америку?
Теперь моя очередь пожимать плечами.
— Мама родилась в Англии. Но я не знаю, почему она уехала. Мама говорила, что не очень хорошо ладила с родителями. Она не разговаривала с ними годами, да и я никогда с ними не встречалась.
— Хм. Интересно, — бормочет Деэр. — Думаю, хорошо, что ты можешь о ней говорить. Когда умерла моя мама, я почти год и слова не мог о ней сказать.
До меня только сейчас доходит смысл сказанного им.
— Твоя мама тоже умерла? Раньше ты упоминал только своего отца. Мне так жаль! Что произошло?
Деэр пристально смотрит в лобовое стекло, в ночь. Могу с уверенностью сказать, что на самом деле сейчас он ничего не видит.
— Она погибла в результате несчастного случая вместе с моим отчимом.
От его слов мой живот скручивается в узел, потому что, боже, я знаю: это горе, это внезапное, шокирующее, уничтожающее горе. Я бы никому такого не пожелала.
— Мне очень жаль, — тихо говорю я.
Он кивает.
— Да, это отстой. Но зато, по крайней мере, я знаю, как ты сейчас себя чувствуешь. Я осознал, после того как умерла мама, что всегда помогает, когда кто-то знает, каково это.
Он прав. Это очень утешает.
— Это трудно, — признаюсь я ему. — Особенно тяжело потому, что в её гибели виновата я. Я позвонила ей ночью, когда шёл дождь. Если бы я этого не сделала, она бы всё ещё была жива.
Деэр резко смотрит на меня.
— Ты не можешь в это верить. Что это ты виновата, я имею в виду.
Я отвожу взгляд.
— Конечно могу. Это правда.
— Ничего подобного, — спорит он. — Я считаю, если ты обречён на смерть, значит, обречён. Конечно же, живя в похоронном доме всю свою жизнь, ты тоже так считаешь. Иногда для чего-то нет объяснения.
— А иногда есть. В данном случае объяснение — телефонный звонок.
Деэр качает головой.
— Придётся потрудиться, чтобы убедить тебя, что ты неправа. В чём лично я уверен.
— Ты можешь попробовать, — решительно заявляю ему я. — Но если Финн с отцом не могут этого сделать, сомневаюсь, что тебе удастся.
— Вызов принят, — серьёзно говорит он, и от выражения в его глазах у меня перехватывает дыхание.
— Почему тебе не всё равно? — неожиданно спрашиваю я. — Ты едва меня знаешь.
Деэр секунду молчит, играя с серебряным
