— Потому что у меня такое чувство, как будто я тебя знаю. Потому что во многих отношениях мы очень похожи. Потому что я знаю, как это ужасно — потерять мать. Могу только представить, насколько тяжело думать, что это твоя вина.
Да, соглашаюсь я про себя. Почти слишком невыносимо.
— Это трудно, — признаюсь я. — Но иногда, когда меньше всего этого ожидаешь, кто-то бросает тебе спасательный круг.
Его глаза встречаются с моими глазами, и я вижу, что он точно знает, о чём я говорю. Что он может быть моим спасательным кругом. Хотя за этим не следует никакой реакции, только молчаливое признание и, может быть, искра удовлетворения.
Мы замолкаем, товарищи в этом особом клубе потерявших своих матерей. Это не тот клуб, где кто-то получает удовольствие от принадлежности к нему, но знаю, что теперь я чувствую себя к нему ещё ближе.
После нескольких минут я больше не могу выносить молчания.
— Тебе бы лучше быть поосторожнее с этими вопросами, — говорю ему я, изображая улыбку. — У тебя их осталось всего восемнадцать.
16
SEDECIM
Финн
Моя тайна съедает меня живьём, вгрызаясь в кожу, пытаясь выбраться. Но я не могу, не могу, не могу.
ТыСумасшедшийСумасшедшийСумасшедшийИВсеЭтоЗнают.
Я пристально смотрю на свой дневник, на коричневый кожаный переплёт, а затем хватаю его и швыряю через всю комнату. Он ударяется о стену, а затем невредимый приземляется на пол. Я бросаюсь к нему, прижимаю к своей груди и раскачиваюсь с ним в обнимку на полу.
Через минуту мне кое-что приходит в голову.
Конечно же.
Я не могу сказать Калле, но могу рассказать своему дневнику, как выкладываю и всё остальное из своей жизни на его страницах.
Я хватаю ручку и так сильно нажимаю на неё, что она почти продавливает страницу, словно моя тайна не может дождаться, когда слова хлынут через чернила.
Как только моя тайна оказывается в дневнике, я чувствую себя лучше, спокойнее, будто доверился старому другу. Закрываю переплёт и оставляю его на подоконнике. Выключая свет и, проходя через дверь, едва не пропускаю шипящий шёпот в своей голове… резкий женский голос, от которого не могу просто так сбежать.
Трус.
17
SEPTEMDECIM
Калла
Я делаю глубокий вдох и тянусь вверх, занимаясь утренней йогой на краю скалы. Отсюда я могу видеть до самого края горизонта, где вода встречается с небом.
— Почему ты занимаешься этим здесь? — раздаётся с тропы голос Финна, мягкий в утреннем воздухе. — Ты же знаешь, это опасно.
Я подавляю улыбку.
— Ты же знаешь, я недостаточно близко к краю, чтобы было о чём волноваться. — Я упираюсь ладонями о землю, а затем принимаю позу «наклон вперёд». После тянусь к ступням, чувствуя каждое сухожилие, каждую мышцу и вытянутые связки, перекатываясь на пальцы ног.
— Почему ты так рано встал? — спрашиваю я, не открывая глаз. Я считаю, потягиваясь.
Пять.
Шесть.
Семь.
— Не знаю. Не мог спать, — вздыхает Финн.
Восемь.
Девять.
Десять.
Я, наконец, оборачиваюсь и замечаю, что лицо брата усталое и бледное. Это меня пугает.
— Тебе так и не стало лучше?
— Нет. — Он качает головой.
Меня пронзает волна паники, и я изо всех сил стараюсь её подавить. Ради бога, это всего лишь бессонница. А не мгновенный сигнал тревоги.
— Ты же принимаешь лекарства, верно?
Кажется, Финн колеблется, перед тем как ответить:
— Да.
Я приподнимаю бровь.
— Да?
Он кивает.
— Тебя нужно отвезти сегодня в группу?
Он вновь медлит.
— Может быть. Хотя я собираюсь ненадолго прилечь. Возможно, поеду на дневной сеанс.
— Ладно. — Я отчаянно пытаюсь скрыть своё беспокойство, поскольку знаю: он не хочет, чтобы я с ним носилась. Он хочет обрести независимость, а не стать ещё больше ко мне привязанным. И это больно. Очень. Но ему не нужно этого знать. — Позови меня, когда будешь готов.
Финн кивает и направляется в сторону дома, но останавливается, дойдя до края тропы. Я волнуюсь, потому что он начинает много времени проводить в одиночестве в своей комнате. Очень много времени.
Его плечи выглядят такими тощими, когда он обращается ко мне:
— Калла?
— Да?
Он улыбается жалкой улыбкой:
— А ты знала, что королева Виктория так сильно любила Альберта, что настояла на том, чтобы её похоронили в его парадном одеянии, держа гипсовый слепок его руки?
Я качаю головой, закатывая глаза.
— Ты такой странный и говоришь невпопад, братишка.
Финн усмехается, как будто всё хорошо, словно он снова стал нормальным.
— Знаю.
А затем он исчезает внизу тропы.
Я вновь сажусь на красноватую землю, проводя по ней пальцем. И прежде чем осознаю, я пишу имя Деэра, с завитушкой на конце буквы «р». С завитушкой в форме сердца.
— Пенни за твои мысли?
Позади меня раздаётся насмешливый голос Деэра, и я поёживаюсь, потому что сегодня, видимо, тропа, ведущая к этим скалам, превратилась в центральный вокзал. И я чувствую себя униженной, поскольку, очевидно же, что я думаю о нём. Я краснею, жар разливается от груди к лицу, и мне не хочется оборачиваться.
Но приходится.
Красивое лицо Деэра выражает веселье и немного высокомерия. На нём одежда для бега, хотя он не потный, из чего можно предположить, что он начал не так давно.
— Мои мысли стоят дороже, — заявляю я.
Он только шире улыбается.
— Уверен в этом. Кстати, нам ещё осталось обсудить то небольшое дельце с тайнами.
Это озадачивает меня.
— Тайнами?
Его глаза встречаются с моими глазами, сверкая чернотой эбенового дерева.
— Да. Они есть у всех, помнишь?
Ах, да. Это именно то, что он сказал, когда мы впервые встретились.
— Может быть. Но не у меня.
Деэр закатывает глаза.
— Почему-то я в этом сомневаюсь. В твоём рукаве было припрятано «Ноктэ», помнишь?
Я улыбаюсь в ответ.
— Да. И мы не пробыли там достаточно долго, чтобы всё посмотреть.
— В другой раз, — быстро отвечает Деэр.
Я киваю.
— Непременно.
Хотя он, кажется, не в восторге от этой идеи, и меня это беспокоит. Вчера вечером он казался взволнованным. Деэр — загадка, противоречие. Его эмоции меняются день ото дня. То он холодный и отчуждённый. То почти сдержанный или нерешительный. Это так странно.
— Увидимся позже, Калла, — спокойно произносит Деэр, прежде чем возобновить пробежку размашистым шагом.
И в этот момент моё сердце чуть не останавливается. Из-за того, что его шаги такие широкие, он на раз-два оказывается на опасной территории.
— Стой! — кричу я, мой голос пронзает небо, словно ножом. Деэр замирает, повернувшись ко мне с недоумением в широко распахнутых глазах.
Я уже на ногах, сердце колотится в горле.
— Осторожно сделай шаг назад, — говорю я. — Немедленно.
Его лицо озаряется осознанием, когда крошечные шарики гравия и грязи
