— Я так не думаю, сестра. Ты неделями ведешь себя странно. — Я умолк и наблюдал, как она снова склонила голову, затем добавил: — Это из-за того, что Иуда взял вторую?
Фиби подняла руку, и ее глаза расширились от моего вопроса.
— Нет, мой господин.
— Ты уверена? Твое настроение изменилось не из-за ревности? Потому что ревности нет места ни в этой общине, ни в твоем сердце. Ты знаешь, что наше писание осуждает ревность, зависть и жадность.
На лице Фиби отражалась решительность, и она ответила:
— Я совершенно не ревную, мой господин. Я знаю, что согласно Священному писанию необходимо иметь несколько супруг.
Расположив локти на коленях, я спросил:
— Тогда что это? — Она открыла рот, когда я резко приказал: — И не лги своему пророку.
Фиби закрыла рот. Внезапно во мне образовалась пустота. Мысль возникла в моей голове.
— Иуда ведь не причиняет тебе боль?
Фиби приоткрыла рот, но покачала головой. Она хотела начать говорить, но затем что-то ее остановило.
— Говори, — приказал я.
Фиби отрицательно покачала головой.
— То, что беспокоит меня — грешно, мой господин. Это неправильно, но в то же самое время я не могу перестать думать об этом.
Я пытался представить, что может быть грешным для нее, затем вспомнил, как она избегала призыва к молитве.
— Из-за этих мыслей ты пропускала молитвы?
Фиби колебалась, затем неохотно кивнула.
— Я нечиста. Не достойна молитвы. — Ее глаза наполнились слезами, и я поднялся на ноги. Спустился по ступенькам, пока не встал прямо перед ней. Находясь так близко я видел, что Фиби дрожала. Вытянув руку, я приподнял ее голову за подбородок, чтобы взглянуть в ее глаза.
Слеза скользнула по ее щеке.
— Расскажи мне про свой грешный страх. — Фиби пыталась вырваться. — Нет! — приказал я. Она замерла. — Ты расскажешь мне, сейчас же!
Нижняя губа Фиби задрожала, но она нашла в себе силы прошептать:
— Это... это из-за моей сестры, Ребек...— она поправила имя. — Из-за моей Далилы.
Я сразу же опустил руку. Фиби снова опустила голову.
— Я сказала вам, что это грешно, мой господин. Это неправильно, что я продолжаю думать о ней. Продолжаю думать о том, что сделали с ней недели назад.
Я отступил. Я подумал о лице Далилы, когда сказал ей признать грехи передо мной, когда ее забрали с территории Палачей. Она отказалась. И я умыл руки. Она была сестрой Мэй. Я не мог иметь дело с кем-то, кого любила Мэй. Она все еще была моей слабостью.
Иуда принял все на себя, когда я уединился, чтобы искупить свою слабость по отношению к этой женщине. Саломея. Моя суженная жена.
Я никогда не спрашивал Иуду, что сделали с Лилой. Я не мог. Не мог заставить себя услышать, что она получила в наказание за непослушание.
Фиби прервала мои размышления. Она наклонила голову и заревев, промямлила:
— Мой господин, я не могу избавиться от мыслей, что сделали с ней. Как она выглядела, когда я нашла ее на холме «Вечных мук», привязанную к столбу и духовно очищенную братьями. — Она рыдала и продолжила: — Затем видела, как дьявольские мужчины пришли вернуть ее. Что они сделали с братьями в своей ярости.
Я сглотнул, когда она говорила про павших братьев, их наказаниях, Далиле, Палачах, врывающихся в общину незамеченными, разрывая единственную оставшуюся связь, которая была у меня с Мэй.
Положив руку на ее плечо, я заверил:
— Воистину, ты увидела слишком много, сестра. Убитые тела братьев.
Фиби заплакала сильнее и покачала головой.
— Нет... — прошептала она.
Я убрал руку.
— Что нет?
Шмыгнув носом, Фиби вытерла глаза, затем призналась.
— Я грешна, потому что радуюсь тому, что сделали дьявольские мужчины. Я счастлива, что они убили наших братьев. — Ее голубые глаза смотрели вдаль, потеряв фокус. — После того, что они сделали с Лилой, я счастлива. Они зашли дальше, чем приказал Иуда, хоть его приказ и не был основан на нашем писании. Но... но я не могла говорить. Я не осмелилась оспорить приказ правой руки пророка.
Она посмотрела мне в глаза и сказала холодно:
— Они изнасиловали ее. Брали ее, снова и снова причиняли ей боль. Но не таким должно быть ее наказание. Иуда... Иуда приказал им заставить Далилу страдать. Конечно, я не собиралась подслушивать его приказ. Но... но я это сделала.
Прочистив горло, она расправила плечи и продолжила:
— Когда дьявольские мужчины забрали Далилу, когда мужчина с длинными светлыми волосами спас ее и, оберегая, держал ее в своих руках... я была счастлива.
Фиби провела рукой по своему лбу, явно страдая.
Сказанное ею проносилось в моей голове. Иуда издал приказ о наказании не по писанию? Далилу привязали к столбу? Они... неоднократно брали ее?
Фиби смотрела на меня, когда я опустил взгляд.
— Мой господин, я верю, что если бы вы раздавали наказание, оно было бы не таким. — Она резко вдохнула и смело спросила: — Я права?
Я пытался не задохнуться при мысли о том, что только что так красочно описала Фиби. Она была неправа. Она ведь была неправа?
Я собрался с силами и спросил:
— Тебе привязали к дереву, не так ли? Иуда доложил, что его супругу нашли привязанной к дереву, обезвоженной и страдающей.
То, что выглядело как надежда, исчезло из глаз Фиби.
— Да, мой господин.
Скрестив руки на груди, я буквально допрашивал ее:
— Поэтому ты могла и не видеть то, о чем думаешь?
— Я... — она открыла рот, затем быстро закрыла.
— Эти дьявольские мужчины связали тебя, сестра. Твое тело было изранено, когда тебя нашли.
Она кивнула.
— Из-за множества часов, которые я провела там, а не потому, что эти мужчины причинили мне боль. — Она моргнула. Затем снова моргнула. — На самом деле мужчина с длинными каштановыми волосами был нежен, когда связывал меня. И он... он смотрел на меня все время. Что-то было в его взгляде. Он... — она перестала говорить, когда ее щеки покраснели.
Моя челюсть болела от того, как сильно я стиснул зубы. Я верил Иуде. Я верил, что мой брат не допустил бы таких действий против Окаянной Далилы. Я снова посмотрел на Фиби. Она смотрела на меня во все глаза, даже слишком интенсивно.
Мой желудок скрутило, когда я понял, что это может быть уловкой. Сдерживая гнев, я спросил:
— Ты уверена, что не злишься на Иуду за то, что он взял вторую супругу? Которая, по его признанию, прекрасная супруга? А все это фантазия, чтобы привлечь его внимание?
Лицо Фиби стало мертвенно-бледным.
— Нет, нет, мой господин.
— Но ты понимаешь, что могла вообразить все это из-за обезвоживания и множества часов, которые
