— Какая ещё Снежинка, щенок?
— Моя. Смиритесь. Придётся жить с этим знанием, что дочери у вас нет. По крайней мере, сейчас точно нет. И закатывать скандалы здесь не стоит. Не стоит, вообще, приближаться к ней на ближе, чем на километр до тех пор, пока она сама этого не захочет.
Рядом с нами остановился Леонид Павлович.
— Всё в порядке, Роман?
— Вполне. Просто разговариваю на общие темы с будущим тестем.
Отчим заложил большие пальцы за карманы докторского халата.
— Вам, Тахиров, лучше не устраивать сцен в стенах этой больницы. Как я вам уже сказал и скажу ещё раз, это не ваше поле деятельности. Можете перевернуть вверх ногами свои торговые павильоны на Садовой и построить в ряд своих подчинённых, выговаривая им за неповиновение, или бог знает за что ещё. Попрошу Вас покинуть это место и не тревожить моих пациентов.
Тахиров Булат прошёл несколько шагов по коридору и развернулся, намереваясь сказать ещё что-то.
— Не стоит, — опередил его я и подошёл ближе, понизив голос, — у Бесова Георгия найдётся папочка и на вас, Булат. Дожидается своего звёздного часа. Не надо осложнять жизнь себе и портить её нам, хорошо?
К Тахирову подошла мать Снежаны, положив ему руку на локоть.
— Булат, нам лучше отойти в сторону. Я говорю сейчас не только о коридоре больницы, но и о ситуации в целом. Всё зашло слишком далеко.
Я киваю. Самое разумное, что я слышал от этих двоих. Им лучше свалить отсюда, не раздражать меня и не беспокоить Снежинку. Иначе от благополучного семейства Тахировых не останется ничего. Марине Тахировой придётся перейти на более чем скромный рацион питания, а Булату придётся отправиться следом за своим партнёром Земянским. Будут на пару вкушать прелести жизни в камере. И я не делаю это только потому, что не хочу расстраивать Снежинку ещё больше. Но и не собираюсь давать слабину этим двоим. Пусть Тахиров живёт, зная, что в опасной близости от его яиц постоянно находится крюк, способный вздёрнуть его высоко вверх и шмякнуть о землю.
Глава 50. Снежана
При очередном посещении Леонид Павлович сказал, что я здорова, только нервное истощение даёт о себе знать.
— А тебе сейчас нельзя волноваться, — журит он меня.
Я чувствую себя немного неловко, оттого что отчим Ромы приглядывает за мной, задаёт вопросы. Но он берёт мою руку и удерживает между своих горячих ладоней говоря:
— Снежана, я врач. Это моя работа. Если я задаю вопрос, касающийся твоего здоровья, то не для того, чтобы смутить тебя. Поэтому отодвигай куда подальше вот это всё лишнее, хорошо? Тем более, — Леонид Павлович улыбается, — видеться нам с тобой придётся часто. И не в стенах этой больницы. Я надеюсь, что в следующий раз вы с Ромой появитесь здесь только затем, чтобы увидеть малыша на экране монитора УЗИ.
Мои щёки невольно покрываются лёгким румянцем. Я чувствую тепло, скользящее по коже, и улыбку, раздвигающую губы. Радость бьётся в районе горла быстрым горячим комком. У моей радости — отдалённый привкус тревоги, отбрасывающей тень. А вдруг опять что-то пойдёт не так? Вдруг кому-то захочется свести счёты?
— Снежана, так не пойдёт. Будешь бледнеть из-за каждой мысли, я тебя оставлю ещё на неделю здесь. В стенах этой палаты. А потом Рома заклюёт меня насмерть. Потому что ему не терпится забрать тебя из больницы. Всё будет хорошо. Не переживай. Рома рассказал мне о вашей ситуации. И если тех гарантий, что уже есть сейчас, тебе кажется недостаточно, то просто подумай о том, что теперь за вашими спинами маячит фигура Бесова-старшего.
Леонид Павлович усмехнулся:
— У них с Романом не самые тёплые отношения, но Бесов не намерен спускать произвол, творящийся по отношению к его родным.
Я согласно киваю и стараюсь не пережёвывать одни и те же мысли, гоняя их по кругу. Но несмотря ни на что, тревога отпускает меня, только когда Рома появляется рядом и обжигает меня своим нетерпеливым взглядом. Я тяну его к себе: невозможно желанного, противоречивого и любимого, зарываюсь пальцами в волосы. Ищу его губы и самозабвенно их целую, не в силах оторваться. Рома отодвигает меня от себя с лёгким стоном:
— Ты нарочно, да? У меня член колом стоит и скоро дым пойдёт, так сильно я тебя хочу. А ты дразнишься и распаляешь меня ещё больше.
— Скоро меня выпишут, Рома?
— Сегодня после обеда.
— А сейчас только утро…
— Нетерпеливая, — улыбается Рома, — я сам уже заебался ждать, девочка моя. Я принёс тебе одежду.
— Опять выбрал мне волко-шапку и свитер с сердечками?
— Не совсем. Но если хочешь, куплю тебе свитер с чем угодно. С зайками, сердечками, оленями…
— И снежинками?
— Нет. Снежинка у меня будет только одна-единственная. И любимая.
Рома так часто говорит мне о любви, словно старается вбить в мою голову это утверждение, как аксиому. Говорит и пристально вглядывается в моё лицо, поверила или нет. Словно извиняется за всё то время, что вынудил меня тосковать и пребывать в неведении.
— Прекрати сходить с ума, Бес. Мы же теперь вместе.
— Да-а-а, вместе. Наконец-то, — выдыхает Рома и отодвигается, — нет, блядь, я так свихнусь. Переодевайся. А я пойду потороплю отчима. Хватит держать мою Снежинку в этих стенах.
Рома покидает палату, проносясь по ней тёмным вихрем. А я надеваю всё то, что он мне принёс. Похоже, в этот раз Рома решил, чтобы я побыла одуванчиком или снежным ангелом: белый, белый и опять… белый. Оглядываю себя в зеркале, висящем на стене, глаза сверкают радостью и предвкушением, румянец проступает на щеках. Даже скулы уже не выглядят такими острыми.
— Любуешься на себя? Ты красавица, — Рома появляется рядом словно из ниоткуда, — отчим милостиво разрешил тебя забрать. С условием, если только ты не хочешь погостить здесь ещё немного.
— Нет, не хочу.
— А ко мне хочешь? — усмехается Рома.
