– Им, – повторил Лев Львович и поджал губы, что означало высшую степень начальственного неудовольствия. – Очень неприятным на вид молодым людям с очень высоким покровителем там, – он показал глазами на потолок. – Настолько высоким, что даже я, генерал-майор, руководитель федерального ведомства, не мог с порога послать этих наглых мудаков на хер…
Он выдвинул верхний ящик стола и достал оттуда небольшой красный цилиндрик – пучок плотно скрученных купюр, туго перетянутых аптечной резинкой.
– Знаешь, о каком вознаграждении толкует дурачок Водянкин? – спросил шеф. – Вот об этом. Гости заранее принесли. За тебя дают 200 тысяч. Приличная сумма для таких, как Водянкин, но вообще-то она оскорбительно мала. Мои лучшие работники не должны стоить так дешево…
Самое забавное, подумал я, глядя на красный цилиндрик, что деньги наверняка из партии кэша, которую Федя Утрохин забрал из банка Костанжогло в тот самый день, когда я познакомился с Фишером. Олигарх уже успел заложить босса и покаяться, а его бабло еще работает против нас.
– Короче говоря, извини, Иннокентий, – Лев Львович поднялся из-за стола, – но у меня нет иного выхода. Мне придется отправить телеграмму о твоем задержании, а пока за тобой едут, я вынужден просить нашего завскладом конфиската… – В дверь кабинета постучали. – …а вот, кстати, и он… да-да, Давид Маркович, входите. Видите, кто здесь у нас? Узнаете нарушителя?
– Ох, беда какая! Ох беда! – запричитал Дезик. – Такое натворить! Такое!.. А кстати, Лев Львович, вам не сказали подробнее, чего наш сорванец натворил? Я только слышал, будто он присвоил какой-то редкий экземпляр носителя, и это почему-то кошмарное преступление…
– Я знаю ровно столько же, сколько и вы, сколько и все сотрудники ФИАП, – с раздражением ответил шеф. Он вышел из-за стола, развернул меня лицом к двери, хлопнул по спине и легким тычком отправил прямо в объятья Иохвидсона. – Однако это не наша забота. Мы с вами сделаем то, что у нас просят. Пожалуйста, Давид Маркович, заприте его в мешке у себя на складе.
Умом я понимал, что вляпался всерьез. И одновременно никак не мог в это поверить. Это была моя контора. Это были люди, которых я давно знал. Казалось, вокруг меня разыгрывается любительский спектакль, участники которого фальшиво произносят чужие дурацкие реплики.
– И не упустите его, он очень шустрый… – услышал я сзади голос актера, играющего шефа.
Актер, играющий Дезика, ухватил меня за локоть и ответил бодрым жестяным голосом:
– Будьте уверены, старый Иохвидсон сегодня в прекрасной форме и крепок как никогда.
Еще миг-другой – и меня бы накрыл с головой липкий кошмар, но тут спектакль кончился. Занавес упал. Софиты погасли. И уже по пути из приемной шефа в коридор, где бдительно околачивался Водянкин, завскладом конфиската перестал, наконец, быть актером любительской труппы. Он превратился обратно в нормального живого Дезика, который шепнул мне на ухо:
– Кеша, ничего не бойся. Сейчас у меня вдруг будет сердечный приступ. Я отвлеку этого шлимазла, а ты – бегом по главной лестнице и через служебный выход… И, умоляю, будь хорошим мальчиком и больше не попадайся. Даешь мне слово чести?
– Даю, – прошептал я в ответ и рванул по коридору.
До меня донеслись заполошные крики Толяна: «Уходит же, черт! Уходит!» и душераздирающие вопли Иохвидсона: «Сердце! Умираю! Помогите!». Краем глаза я еще успел заметить, как Дезик прицельно падает на эрудита, обвивая его руками и начисто лишая маневренности.
Мгновением позже я оказался на лестнице, которая больше не была пуста. На площадке между третьим и вторым этажами, возле кофейного автомата, кучковалась знакомая четверка: Белкин, Новожилов, Невский и Карасев. Случайно они там появились? Их вовремя позвали? Понятия не имею. При моем приближении все четверо щелкнули каблуками, вместе выкрикнули «Банзай!», а затем мгновенно расступились, освобождая мне проход. Думаю, за моей спиной они вновь сомкнули ряды, потому что когда я был на уровне первого этажа и несся к служебному выходу, то отчетливо расслышал, как наверху возмущенно кудахчет Водянкин: «Пустите меня, козлы!» И я даже на пару секунд притормозил, чтобы насладиться дружным хором моих дружков-кроссвордистов: «Пять по горизонтали! Первая “м”! Вторая “у”! Последняя “к”! У-га-ды-вай!..»
Я свернул налево, к служебному входу и сбавил скорость. Бегун в помещении подозрителен, достаточно делового шага. Я просто очень спешу, граждане, у меня важное поручение.
До двери на волю – еще метров десять. Пять. Три. Охранник Витя, увидев меня, деликатно закрылся газетой. Золотой парень. А ведь мы с ним почти не знакомы – так, здороваемся по утрам… Осталось всего полметра – и я на улице. Дверь. Ручка двери. Свобода! Сво…
Меня резко схватили в охапку и потащили за угол дома. Отбиваясь, я засучил ногами и руками и секунды две или три пребывал в тихом ужасе, что все пропало и я в плену, а потом увидел рукав знакомого кожаного плаща, перестал брыкаться и с облегчением пискнул: «Отпустите же, я сам! Сам!» Через ворота, выходящие на Житную, мы с Фишером вбежали во двор. Годами я ходил мимо этих ворот, не подозревая, что там дальше есть незаметный сквозной проход.
– Ожидается погоня? – коротко спросил старик.
– Не думаю, хотя… Возможно, один человек. – Я решил, что Толян, одержимый мечтой о призовых тугриках, непредсказуем. Крыша у человека одна, но сносит ее у всех по-разному.
– Крупный или мелкий? Умный или дурак?
– Крупный и дурак. Но, по-моему, считает себя хитрым.
– Тогда помогай. В темпе!
Вилли Максович раскидал во дворе какие-то ящики и нашел люк городской канализации – позеленевший, вросший в землю. Вдвоем мы сдвинули крышку подальше, после чего старик критически оглядел мой пиджак и пробурчал: «Сойдет». Он решительно оторвал с мясом пуговицу от обшлага, бросил ее у открытого люка, а затем мы помчались по двору дальше.
– Умника не обмануть, потому что сквозной проход для бегства очевиднее, – на ходу объяснил мне Фишер. – Но дурак не ищет легких путей и от других ждет того же. Он увидит пуговицу, возомнит себя сыщиком, сунется в люк и застрянет надолго. И даже если протиснется вниз и проползет по коллектору, то будет двигаться в противоположную сторону… А нам сюда!
Мы очутились в Казанском переулке, обогнули французское посольство, прошли еще шагов триста, свернули направо и уперлись в киоск «Роспечати». Из-за стеклянного окошечка виднелся мятый тетрадный листок со словами: «Закрыто. Киоскер В. Н. Кругликов отдыхает».
– Он по правде отдыхает? – подозрительно спросил я, наблюдая, как Фишер возится с замком.
– Ты хочешь знать, не отдыхает ли киоскер на больничной койке и не я ли его туда отправил? – Вилли Максович погрозил пальцем и открыл дверь, пропуская меня внутрь. – По-твоему, я кто? Громила? Нет, деточка, я его не трогал. Я просто чуть-чуть знаком с ним и его расписанием. Вадим Никитич кое в чем похож на меня: он
