— Вот так, — безмятежно прокомментировал Эвераш, потер ладони и снова повернулся ко мне: — А теперь, давай, снова попробуем.
На этот раз туман уже не казался таким маслянисто-липким. Я, пусть с трудом, могла двигаться, и неуверенно пошла на зов отца в мутное удушливое марево, которое с каждым шагом становилось все менее густым и плотным. Но когда впереди долгожданным маяком блеснула широкая, яркая полоса, и я попыталась ускорить шаг, неожиданно нахлынула боль. Резкая, жгучая, острая она захлестнула меня, скрутила, выворачивая наизнанку, и свет померк. Я потеряла сознание.
Глава 11
Глава 11
— Элис, девочка моя... Очнись, Эли… — пробился издалека взволнованный голос.
Лица коснулись чуткие пальцы, по телу прошла приятная теплая волна, омывая изнутри, и я с трудом разлепила тяжелые ресницы.
Я полулежала, прислонившись к груде подушек, а надо мной склонился встревоженный Эвераш.
— Что произошло? — приподнялась, села, опираясь на протянутую руку. — Что со мной? Это все потому, что у меня нет дара?
Голова кружилась, перед глазами порхали белые мушки, в гортани застрял тугой колючий комок, но не это и даже не перенесенная боль, а мысль, что у меня может не оказаться магии, расстроила больше всего.
— Нет, тебе плохо как раз потому, что у тебя есть дар, и он очень надежно скрыт, — лорд поднес к моим губам неизвестно откуда взявшуюся в комнате бутыль. Криво улыбнулся. — Боюсь, здесь во многом моя вина. Я с самого начала это предполагал, а сейчас окончательно убедился. Именно я запечатал твою магию, сам того не подозревая и не желая. Еще до твоего рождения.
От нескольких глотков горьковато-терпкого напитка сразу стало легче — в голове просветлело, в горле рассосался неприятный сгусток. Эвераш придвинулся ближе, прислонил меня спиной к груди, и его тьма тут же опустилась мне на плечи, укутывая теплым пушистым покрывалом.
От пальцев Кронерда шло мягкое покалывание, видимо, он продолжал лечить меня, и я расслабилась, полностью отдавшись невесомым поглаживаниям и слушая голос отца.
Отец...
Я все чаще и чаще именно так про себя обращалась к высшему. А вот ли Норда назвать отцом больше ни разу не возникло желания, даже мысленно. Как отрезало.
Мелькнула странная мысль, что до сих пор я и не представляла, что такое отцовская ласка. За все прошедшие годы герцог ни разу не коснулся меня, не погладил, не ободрил, даже в детстве. Я уж не говорю о том, чтобы вот так вот прижать к себе, утешая, ласково баюкая в объятиях, как это делал сейчас Эвераш.
— Медальон, который я отдал Иль... Гестине — родовой, охранный. — Ладони Кронерда бережно скользили по моим волосам. — Он закрывал мою магию от любых поисковых заклинаний светлой магии, у каждого юного высшего есть подобный артефакт. На всякий случай. Обычно мы не снимаем их до совершеннолетия, но я посчитал тогда, что твоей маме амулет нужнее и перенастроил его на ауру Тины. С четким приказом: скрыть все следы моей магии, которые останутся на ней… в ней. И медальон четко выполнил вплетенную в него команду. Он скрыл тебя, как самый главный мой след. Понимаешь?
— Да, — медленно кивнула я.
— Спрятал ото всех, от светлых и темных, отдав накопленную энергию на то, чтобы надежно запечатать дар еще не родившегося ребенка. И тем самым позволил тебе появиться на свет.
— Позволил появиться? — я вскинула голову, встречаясь с отцом взглядом.
— Нашим женщинам нелегко забеременеть, а тем более, выносить дитя. Для этого требуется определенная подготовка. У алхоров рождается не так много малышей, именно поэтому каждый из них для нас бесценен.
Кронерд улыбнулся, а я вспомнила о мальчике, которого похитили по приказу ли Норда. Именно из-за него и началась война между нашими странами. Действительно, высшие очень дорожат своими детьми.
— Там, с Тиной.... — Эвераш замялся. — Сейчас трудно точно сказать, о чем я в тот момент думал. О чем вообще может думать восторженный влюбленный юнец, обнимая желанную девушку? Скорее всего, о том, что именно с ней, обыкновенной неодаренной варрийкой, он желал бы связать свою судьбу и именно от нее иметь детей. А еще о том, что это, к сожалению, невозможно. Да, я хотел, чтобы именно Гестина стала матерью моих детей, и ее изувеченная храмовниками магия откликнулась на мой невольный зов, позволив зародиться новой жизни. Но если бы не медальон, Тина, скорее всего, не доносила бы ребенка. Несколько дней, неделя, самое большее, месяц, и ты погибла бы. Но случилось то, что случилось — твой дар уснул, тщательно оберегаемый от всего мира, ты развивалась и родилась обыкновенным ребенком. И никто, ни храмовники, ни маги, ни даже высшие не замечали, не чувствовали...
— Фамильяры сразу узнали, — возразила я хмуро. — Когда попробовали кровь.
— Да, кровь хранит полную информацию о нас и нашей сути, — согласился Эвераш. — Магические существа, в отличие от людей, умеют ее считывать, поэтому они сразу поняли, кто ты.
— Поняли и никому не сказали. Вместо того, чтобы объяснить, интриговали, намекали, твердили о каком-то запрете.
— Фамильяры — известные интриганы и путаники, это всем известно. Но запрет все-таки существовал, родственники постарались, — в тоне Кронерда скользнули недобрые нотки. — Когда мне перекрыли теневые тропы, лишив возможности вернуться в Варрию, я попробовал договориться с фамильярами и отправить их в Слэдо. Теперь я понимаю, это ничего не дало бы, они все равно не нашли бы Иль, вернее, нашли, да не ту. Это был жест отчаяния с моей стороны, и очень опрометчивый поступок — с точки зрения любого Хозяина. Ради случайно встреченной варрийки я рисковал магическими помощниками, которые могли угодить в руки храмовникам. Наставник пришел в ярость, и взял с фамильяров общую клятву никогда, ни при каких условиях не сообщать мне ничего, что связано с девушкой, которую я ищу. А ты, как сама понимаешь, связана с ней напрямую. С тех пор я почти не общаюсь ни с отцом, ни с дедом, встречаюсь с ними только по необходимости.
— А при чем здесь они?
— Главным наставником будущего Хозяина, по традиции, является отец. Ну, а дед помог ему закрепить запрет, сделать его абсолютным, нерушимым.
На какое-то мгновение повисла пауза.
— И что теперь будет? — я, наконец, перестала сверлить взглядом пол и решилась нарушить царившее в комнате тягостное молчание.
Если отец сейчас скажет, что ничего сделать нельзя, это станет самым горьким моим разочарованием в жизни. Нет, не самым. Вторым после истории
