Милашка протолкнулась вперед. Но до того, как она оказалась у ближайшего ящика, к нему подскочила маленькая девочка, схватила паек и улизнула, юркнув между ногами столпившихся у кормушки «пси». Еще несколько малышей попытались повторить этот трюк, но их не пропустили те же дети, которых мы видели у ворот.
Последние надежды на то, что нам каким-то образом попытаются помочь, развеялись без следа.
– Итак, кого я сегодня ненавижу меньше? – проговорила Милашка, забираясь на один из ящиков. Она наклонилась и взяла один паек.
Упаковки напоминали мне обеденные наборы, которые когда-то можно было купить в супермаркетах: загадочное мясо, которое не нужно хранить в холоде, залежавшийся черствый хлеб, сублимированные фрукты и пакеты с растворимым супом и овсянкой, которые вряд ли кто-то брал.
Милашка швырнула один рацион своему приятелю, и тот рассмеялся, отпихнув мальчишку, который выглядел таким худым, что порыв ветра посильнее легко собьет его с ног. Один за другим друзья Милашки получали свою долю – а иногда даже несколько порций.
Другие сникали на глазах. Меня тревожили их безразличные лица – апатия, которая была сильнее чувства унижения или гнева из-за того, что они оказались в такой ситуации. У них едва хватало силы держаться на ногах, какое уж тут сопротивление.
Лагеря и подобные места держались на этом смирении. Когда ты отдаешь последние крохи достоинства в обмен на подобие порядка. Выживание в таких местах часто означало, что ты перестаешь сопротивляться, а взамен получаешь еду, воду и безопасность.
Тем временем наемники на верхних переходах наблюдали за происходящим, никак не пытаясь помешать. Они развлекались. Смеялись, показывая пальцами на детей помладше, которых оттеснили на самый край.
– Это отвратительно, – сказала Приянка. – Всe это. Неудивительно, что их кормят как диких животных, они ведь и пялятся на них, как в зоопарке.
Я с трудом сглотнула. Пить хотелось ужасно – во рту пересохло. На правой стене торчали краны. Три девочки воспользовались возможностью быстро помыться, пока все остальные были заняты. Промокшая форма прилипала к их телам, так что ребра торчали наружу.
Рядом с кранами стояло несколько туалетных кабинок, которые воняли, будто в них были просто выгребные ямы. Крыши над ними не было. Охранники, следившие за порядком, могли наблюдать за всем, что происходит внутри. Как раз сейчас над кабинками нависли несколько солдат, с вожделением посматривавших вниз.
Серебряная нить развернулась в моем сознании в поисках того, к чему можно присоединиться, в поисках способа превратить гнев в желанный взрыв.
Я хотела выбраться отсюда. Я хотела, чтобы все выбрались отсюда.
– Может, нам разделиться, чтобы его найти? – спросила я. – Тут примерно сотня «пси», даже меньше. Много времени не потребуется.
Роман покачал головой.
– Не думаю, что это понадобится…
Он показал на темнокожего подростка, который пробирался через толпу ребят, подходя к ящикам с другой стороны. Белки его глаз покраснели от лопнувших сосудов, пятна грязи не скрывали синяк на челюсти. На руках были открытые язвы, на щеке виднелось пятно огрубевшей кожи, и он, похоже, хромал.
– Блин… – пробормотала Приянка. – Выглядит хреново.
Макс Уэнделл добрался до второго из четырех ящиков и принялся рыться в нем.
Тревожные перешептывания смолкли. Стало так пугающе тихо, что я за десятки метров слышала, как скрипят пластиковые коробки с едой у него в руках.
С безмятежным видом Макс складывал прямоугольные коробки друг на друга. Он не обращал внимания ни на пораженные взгляды, ни на предупреждающее шипение приспешников Милашки. Он даже умудрился не заметить саму Милашку, пока она не встала на ящик, наступив на руку Макса.
– У тебя есть последнее желание, Монах?
Макс спокойно попытался выдернуть руку. Милашка наклонилась вперед, навалившись на нее всем весом. Она насмешливо улыбнулась ему, оперлась рукой о ящик, наблюдая за тем, как он безуспешно пытается высвободиться. Макс не показывал, как ему больно – лишь стиснул губы так, что они превратились в тонкую линию.
Роман сделал шаг вперед, но Приянка остановила его, схватив за запястье.
Почему-то всe случилось именно так, как я ожидала.
Макс отказался отдавать пайки. Как только девушка выпустила его руку, он просто отвернулся. Тогда она наклонилась и ударила его кулаком по голове.
Удар подействовал на всех словно выстрел стартового пистолета. Ее приспешники сорвались с места и набросились на Макса. За ящиком его не было видно, и несколько ужасных секунд я видела лишь, как в воздух взлетают кулаки этой своры. Я вздрагивала с каждым ударом, который он получал, и с трудом заставляла себя не отводить взгляд.
– Макс, что же ты делаешь? – прошептала Приянка. – Сопротивляйся. Борись. Ты же это умеешь…
Охранники на посту ревели и улюлюкали. Свистели. Хлопали в ладоши. Подначивали нападавших, одобрительными криками встречая каждый удар, каждый пинок.
В лице Романа я увидела отражение собственной холодной ярости.
Наконец Милашка велела своим отстать от Макса. Пайки, которые он пытался забрать, раздали тем, кто помогал его избить. Запасы еды быстро сокращались. Толпа детей расходилась, многие – с каменными лицами и пустыми руками. А мы по-прежнему не двигались с места.
И Макс тоже. Мы снова увидели его, только когда подъемники опустились и люки закрылись. Теперь было невозможно не заметить, что он неподвижно лежит лицом вниз, растянувшись на земле. Милашка наклонилась над ним и что-то с ухмылкой прошептала. Когда она вместе с остальными детьми наконец вернулась к самой большой палатке, Макс приподнялся на локтях.
Он осторожно потрогал кожу на виске и левое ухо. Сбоку по шее текла кровь – кто-то едва не оторвал ему мочку.
Парень посмотрел сначала на Приянку, потом на Романа, и его глаза снова закрылись. Он выдохнул, уронив лицо в грязь.
– Не знаю, как он вас сюда внедрил, но вам нужно убираться отсюда как можно быстрее. Немедленно.
– Для начала, Максимо, приятно снова тебя видеть. Я рада, что тебе пошли на пользу мои уроки актерского мастерства, – сказала Приянка. – И еще мне нравится твоя… э… лачуга. Правда, милая.
Макс не приглашал нас к себе, но мы все равно пошли за ним. Его палатка, точнее, ее подобие,
