Куклу я отвоевала и после той ссоры даже в кровать брала ее с собой. Лишь бы со старшей сестрой не делиться.
Вот такая я в детстве была жадная и капризная. А потому странно, что в последнем фрагменте ночного видения я, снова размазывая по лицу слезы, отломала презенту графини руку. И голову ей (не графине, конечно же) отвинтила, после чего с удовольствием на нее наступила.
Проснувшись, еще долго лежала без сна, вглядываясь в тени, отбрасываемые шумящими за окном деревьями и колышущимися на ветру занавесками. Из-за духоты, не спадавшей даже ночью, приходилось оставлять окна открытыми. Снова и снова я воскрешала в памяти разрозненные отрывки сновидения, пытаясь понять, почему сломала такую красивую, дорогую и нарядную куклу, но так и не смогла найти объяснение своему варварскому поступку.
У нас с Маржери было не слишком много игрушек, и мы не могли себе позволить отрывать им головы и руки. А уж такой красавицы, как Лорели, у меня не было ни до, ни после.
— Не выспался? — Я ковыряла вилкой блинчики и бросала на мужа встревоженные взгляды.
Аппетита не было. Сложно предаваться пищевым изыскам, когда мужчина, которого любишь безумно и так же безумно боишься потерять, буквально тает на твоих глазах.
В последнее время лицо маркиза демонстрировало болезненную бледность. Под глазами, напоминавшими два бездонных омута, залегли тени. Моран похудел, осунулся. Был хмур, легко раздражался, а порой и в самый настоящий гнев впадал без всякой на то причины.
Нет, на меня голос не повышал. Но в присутствии Касьена мог и вспылить. И слугам от него доставалось почти ежечасно. Оттого те так радовались, когда его светлость утром отправлялся в королевский дворец, а вечерами старались слиться с окружающей обстановкой, делали вид, что они всего лишь малозначительные детали интерьера.
На мои вопросы, что происходит, страж отвечал односложно: мол, проблемы на службе, или не отвечал вовсе, резко меняя тему разговора.
Я знала, что его величество рвет и мечет, ведь, несмотря на то, что тюрьмы активно пополнялись магами, которых касалась хотя бы тень подозрения в связи с демонами, нападения продолжались. Кардинал Бофремон строил из себя праведника, и, если и был причастен к призыву тварей, доказать это пока что не представлялось возможным.
Наверное, потому его светлость и был сам не свой. Наверное… Что-то подсказывало мне, что причина кроется в другом. Но муж ни в какую не желал поделиться своими тревогами, возводя тем самым меж нами новую стену отчуждения.
— Моран?
Маркиз встрепенулся:
— Прости, задумался. Ты что-то спрашивала?
— Я беспокоюсь о тебе. И не говори, что это просто усталость. Ты сам на себя не похож. Скажи, что происходит?
Некоторое время он молчал. Просто смотрел мне в глаза. В его глазах мне виделась грусть. Безотчетная тоска, сожаление и что-то еще… Я бы все отдала, лишь бы понять, что же именно. Но страж, отведя взгляд, спешно поднялся из-за стола, снова намереваясь сбежать.
В несколько шагов пересек столовую, одарил меня мимолетным поцелуем в губы и попрощался с улыбкой, которая и на улыбку-то была не похожа. Так, жалкая ее пародия.
— Увидимся за ужином. Ты сегодня опять в суд?
— Да. Сегодня… — Запнулась. Сделав над собой усилие, тихо окончила: — Сегодня мэтру Леграну и еще некоторым заключенным вынесут приговор.
Очень хотелось верить, что справедливость восторжествует и уже этим вечером пожилой маг будет у себя дома, окруженный любовью и заботой дочери, приехавшей в Навенну на слушания. Мадам Мариетт тоже находилась в интересном положении, уже на девятом месяце, и переживания ей были категорически противопоказаны. Вот только как тут не нервничать, когда решается судьба близкого тебе человека, твоего отца. А защита — молоденький адвокат, кажется, только-только окончивший коллеж, во время выступлений на суде не говорил, а лопотал. Малек бесхребетный.
В то время как прокурор, высокий поджарый мужчина в красной тоге, напоминал пиранью. Чуть ли не с пеной у рта доказывал виновность магов, в том числе и Леграна. Словно они были его заклятыми врагами.
Или, может, ему просто хорошо за это платили.
— Надеюсь, Леграну повезет, — горько усмехнулся страж, тем самым давая понять, что сам он в везение мага не верит и уже заранее знает, каким окажется приговор.
Моран направился в холл, я последовала за ним, надеясь продолжить разговор о его болезненном состоянии, которое уже не просто беспокоило. Оно меня пугало! И если муж не хочет приглашать лекаря, это за него сделаю я. Сказать о своем решении не успела — раздался стук дверного молотка, и его светлость, не дожидаясь появления Гастона, сам открыл дверь. Чтобы поймать рухнувшую прямо ему в объятия… Мариетт.
— Мадам? — обескураженно пробормотал страж.
Молодая женщина рыдала, захлебываясь слезами, дрожала всем телом. Лицо бедняжки раскраснелось, чепец сбился набок, и из-под кружевной оборки выглядывала прядь русых спутанных волос.
Моран провел нежданную гостью в столовую, усадил за стол, сунул ей в руки бокал с водой, настоятельно попросив выпить все до последней капли, а потом объяснить нам, что же стряслось.
Стуча по кромке бокала зубами, Мариетт сбивчиво зашептала. Слезы катились из ее потухших глаз не переставая.
— Простите, что пришла к вам. Я просто не знала, к кому обратиться. Приговор… Его уже вынесли. По приказу короля… моего отца сегодня на закате… казнят. Его сожгут! — горько зарыдала бедняжка, спрятав лицо в трясущихся руках. — Я не перенесу этого! — стонала и повторяла, словно одурманенная: — Не перенесу, не перенесу…
Я с мольбой воззрилась на мужа. В словах не было необходимости. Моран и так прекрасно знал, о чем я думаю и о чем собираюсь его просить.
Опустившись на корточки перед убитой горем женщиной, маркиз взял ее дрожащую руку и заговорил вкрадчиво:
— Мариетт, послушайте. Я сделаю все возможное, чтобы помочь вашему отцу. Но мэтр Легран не простит себе и вы себя не простите, если из-за него с вашим ребенком что-нибудь случится. Постарайтесь успокоиться,
