– Бояться здесь нечего, – сообщил Джулиан Эддимен, сунув руки в карманы. – На горизонте ни единой богини.
– Что теперь надо делать? – спросила Фенелла у Шарт.
– Читать молитву, – велела Шарт. – Это очень опасно, но придется.
Шарт подняла куклу Мониган обеими руками и запела, остальные подхватили нестройным хором:
– О Мониган, великая богиня, приди, явись…
Призрачная сестра смотрела на них, стараясь не замечать кипевшей вокруг фантасмагорической бойни. Говард перезабыл почти все слова. Нед помнил только половину, а Фенелла постоянно сбивалась на свой личный вариант. «Медянки в темных пятнах», – несколько раз повторила она. Примерно то же самое происходило с Салли. Она несколько раз сбивалась на что-то вроде «да запылают наши души тво…» – но осекалась с виноватым видом. Одри, само собой, слов молитвы не знала, но повторяла, спотыкаясь, за Шарт – из вежливости, хотя к концу ее разобрал смешок. К счастью, у Шарт была отличная память. Прошел, наверное, год с тех пор, как она читала молитву в последний раз, но сейчас она запевала громко и отчетливо и безжалостно перебивала все их запинки и оговорки. В результате получилось как в церкви, когда никто толком не знает гимна и все ждут, какую ноту органист сыграет следующей.
Джулиан Эддимен ничего не говорил и ничем не показывал, что уже слышал молитву. Когда пение окончилось, он иронично процедил:
– Что, уже все?
– Теперь сидим и ждем, когда Мониган явит себя, – сказала Шарт.
Джулиан Эддимен плюхнулся в нагретую траву. Все остальные тоже сели или опустились на колени. В траве было полно цветов: призрачной сестре раньше не попадалось полей, где было бы столько разноцветных, разномастных цветов. Нед Дженкинс принялся нервно собирать по одному каждого вида, через некоторое время Одри вызвалась ему помогать. Они ползали по траве и бормотали: «Такого синенького у тебя еще нет» и «А это дикие фиалки». Тем временем Джулиан Эддимен переместился поближе к Шарт. Похоже, он так и не понял, что то, что у них произошло у телефона, было окончательно. Выждав с минуту, он попытался взять Шарт за руку. Салли это видела, но, похоже, ничуть не встревожилась.
Шарт сердито вырвала руку:
– Это тебе не пикник.
– Ну надо же, а я-то думал!.. – И Джулиан Эддимен лег навзничь и закрыл глаза.
Призрачной сестре очень хотелось, чтобы они относились к делу серьезнее. Мониган собиралась с силами. Она медленно сползалась от краев низины к центру ближайшего кольца бесплотных столбов – и там твердела, раздувалась, росла. Призрачной сестре не было ее видно, но она чувствовала, что происходит, потому что образы убийств и все столбы по краям низины растаяли вовсе, а в центре стали резче. И вот уже Мониган ощущалась как душное мерцание – все гуще и гуще. Поскольку Шарт немного ошиблась с местом, мерцало только с одной стороны, почти что за спинами живых.
Но и они что-то почувствовали. То и дело кто-нибудь оборачивался. Через некоторое время все, кроме Салли и Джулиана Эддимена, уже сидели, беспокойно поглядывая направо. Салли собирала цветы и напевала. Похоже, она присутствия Мониган вообще не ощущала. Джулиан Эддимен притворился спящим. Призрачная сестра только диву давалась. Как будто они начисто забыли полуночный обряд посвящения! Ей подумалось, что воспоминания о нем затуманились в их головах, превратились в дурацкую полуреальную шутку.
И вот Мониган уже стала как толстая подушка из ничего, источающая духоту и трепещущую тоску. Она высилась почти что до тяжелого неба – и совсем рядом с живыми.
Шарт встала и полуобернулась. Все равно она смотрела немного мимо.
– Она здесь.
– Приветики, Мониган! – крикнул Джулиан Эддимен, не шелохнувшись.
Никто не обратил на него внимания. Все, кроме Салли, оставили его лежать и встали лицом туда же, куда и Шарт, – немного мимо.
– Мониган, великая богиня, у нас тут призрак, и этот призрак в твоей власти и просил нас помочь. Что нам сделать, чтобы выкупить его у тебя?
Мониган ответила. Это было как волна зноя – или волна тяжести. Беззвучная, далекая, презрительная.
– Делайте что хотите. Я оставляю за собой право забрать чью-то жизнь через семь лет, начиная с сегодняшнего дня.
– Вы слышали? – воскликнул призрак.
Салли даже головы не подняла, но у остальных сделался такой вид, будто они изо всех сил прислушивались.
– Как будто вибрация, – прошептал Говард.
– Она говорит, что оставляет за собой право забрать чью-то жизнь через семь лет, – сказала Фенелла.
– Так я и думала, – сказала Шарт.
– Мало ли что случится за семь лет! – заявил Джулиан Эддимен из травы.
– Чью жизнь? – спросил Нед, глядя немного мимо Мониган.
Но Мониган соглашалась иметь дело только с Шарт, с верховной жрицей. Ей было забавно возобновить старые церемонии. Все остальные не почувствовали ничего, кроме напора густой духоты.
– Она не говорит чью, – сказала Фенелла.
– Как же нам теперь быть? – спросил Говард. – По-моему, кому-то из вас грозит страшная опасность. Может, предложим ей взамен что-нибудь другое? Ну пусть каждый сделает ей какое-нибудь подношение.
– Хорошая мысль, – сказала Шарт. – Валяй, ты первый.
– Золотая галстучная булавка! – тут же сказал Говард.
Отстегнул булавку и бросил в траву. Она поблескивала там в зарослях клевера, знакомая всем ничуть не хуже, чем сам Говард. Говард никогда не снимал эту булавку, хотя Сам грозился конфисковать ее по десять раз за полугодие. На золоте красовался эмалевый британский флажок.
Мониган задумалась. Давно миновали те времена, когда ей подносили золото. Нет, она не отвергла подношение. Просто не сочла его особенно ценным.
– Говард! – позвала его призрачная сестра. Теперь она понимала, почему Говард уехал в Канаду. – Будь осторожен! Будьте осторожнее! – крикнула она.
– Теперь я, – сказала Фенелла. Она бережно поднесла руки к вискам, а потом сделала вид, будто так же бережно кладет что-то на траву возле булавки. – Кусочек мозга, – пояснила она. – Не весь – весь мне самой понадобится, – а только тот кусочек, каким большие девочки сдают выпускные экзамены повышенной сложности. Я буду уже старая – мне будет все равно.
– Вот тупица! – воскликнул Джулиан Эддимен и выразительно взглянул в небо. Поморгал. – Кажется, дождь начинается.
Призрак не увидел никаких кусочков мозга, но тяжкое мерцание Мониган обдумало и это подношение. И тоже не сочло его особенно ценным.
Тут, видимо, настала очередь Неда Дженкинса. Он торопливо пошарил в верхнем кармане и извлек сложенный листок бумаги, которого явно очень стеснялся.
– Разворачивать не надо. – Он бросил листок поверх булавки. – Она сама знает.
Да, Мониган знала, что там, на бумаге. И обдумала и это. Похоже, бумага была ценнее всего остального, но все равно не стоила жизни.
Тогда Шарт посмотрела на Одри. Призраку подумалось, что это не совсем честно. Одри не имела ко всему этому никакого отношения. Но Одри, очевидно, была убеждена, что участвует в какой-то жутковатой игре, поэтому прыснула и бросила на бумагу букет цветов,
