Ванесса пошла уговаривать Хелен. Не помогло. Тогда Констам напустился на меня и приказал сделать хоть что-нибудь.
Остаток дня мне пришлось посвятить сбору всякой живности. Я понимал, что больше ничего не поможет. Я нашел жабу, слизня и с полсотни уховерток и все положил на ковер в гостиной к ногам Хелен. Ванесса сказала, что у ее матери будет удар, если она узнает. Удар пропал бы впустую: Хелен на них даже не взглянула. Потом Адам перестал дуться – к этому времени он уже мог сидеть – и сказал, что в сарайчике, где Ванесса держит свое непоэтичное ландо, водятся крысы. Раньше это были его ручные крысы, пояснил Адам, но потом они удрали.
Тогда я отнес в сарай кусочек сыра и битый час выслеживал крыс. Одну все-таки поймал. Это была жирная черная красотка, кусачая, как демон. Я притащил ее в гостиную – едва не упустил, так она вертелась и отбивалась, – и протянул Хелен. Хелен тут же протянула руки и нежно взяла крысу. Положила ее на колени, и крыса тут же стала вся такая мягонькая, умильная и податливая. Ее усики радостно мерцали. Из-за волос Хелен послышалось тихое воркование.
– Что-что? – переспросил я – и очень зря.
Волосы Хелен отлетели назад. Я получил полную дозу готовности покусать.
– Я сказала – спасибо! – заорала Хелен. Она была в ярости.
Я поскорее удрал.
Ванесса мазала мне крысиные укусы каким-то снадобьем, когда в кухне снова разразилась катастрофа. Ножи, которые я купил, никуда не годились. Идея была в том, чтобы наточить их и превратить в оружие против демонов, выгравировав на клинках и рукоятках нужные символы. Но оказалось, что материалы, из которых в этом мире делают ножи, не выдерживают символов. От знака «шен» плавились пластиковые рукоятки. Нанести «шен» на лезвия кое-как удалось, но от всех остальных знаков металл просто крошился.
– Джейми! – закричал Констам. Мальчишка на побегушках тут же примчался.
Мне предстояло взять Джориса, сказал Констам, поскольку Джорис узнает хорошую демонскую сталь, и закупить самые лучшие ножи из нее с рукоятками либо из дерева, либо из чистой кости.
Мы отправились на розыски.
А я уже говорил, что Джорис весь день был нервный. Это еще мягко сказано. Он поднял такой шум вокруг ножей, что я бы ему врезал, если бы он не был в два раза сильнее меня. Я по-настоящему разозлился на него, потому что он привлекал к нам внимание в магазинах. Он все-таки согласился надеть старый плащ доктора Макриди поверх охотничьего костюма (поскольку так велел Констам), но только нараспашку. Все на него таращились, потому что он везде поднимал шум. Потом замечали черный символ у него на груди и спрашивали, не занимается ли он дзюдо. А еще кто-то спросил, может, он шпагоглотатель?
– Джорис, – сказал я, когда мы наконец вышли из магазина с кучей ножей, – я очень устал за сегодня. Да и ты, мне кажется, тоже на себя не похож. Вообще-то, хочу тебя предупредить: такими темпами ты добьешься, что Они обвинят тебя в том, что ты вступаешь в игру. Не забывай, пока ты не попал Домой, ты еще граничный скиталец.
Джорис остановился. Пнул оказавшуюся поблизости консервную банку. От грохота довольно много прохожих повернулись и посмотрели на нас. Поскольку был субботний вечер, на улице было людно. Готов поспорить, что Джорис выждал, когда на нас будет устремлено как можно больше глаз. А потом как заорет:
– Достало меня быть рабом!
К счастью, никто не понял его буквально. В их мире ничего такого не было. Многие смущенно попрятали глаза. Я попытался сдвинуть Джориса с места.
– А я думал, тебе нравится Констам.
– Да. Конечно. Констам мне нравится. – Джорис все-таки снизошел до того, чтобы зашаркать дальше. – Я люблю охоту на демонов. Я не хочу ни заниматься чем-то другим, ни работать с кем-то, кроме Констама. Но меня достало быть рабом.
– А, – сказал я. – И давно тебя это достало?
Я думал, с полчаса, не больше. Но оказалось, нет.
– С тех пор, как меня продали, – уныло отозвался Джорис. – Просто про это как-то не думаешь. Нет смысла. Наверное, я задумался об этом, когда решил, что больше никогда не увижу Констама. А потом Адам захотел продать Ванессу. Мне от этого стало тошно. – Тут он опять остановился. – Ненавижу!
И у нас снова появились благодарные зрители.
– Пожалуйста, пойдем, – попросил я. – Слушай, если тебя так это достало, почему ты не скажешь Констаму? По-моему, он не из тех, кто…
– А что толку? – едва не закричал Джорис. – Чтобы перестать быть рабом, я могу только выкупить себя, другого пути нет, а рабам запрещено зарабатывать. И даже если бы я мог заработать денег, где мне взять двадцать тысяч крон? И мечтать нечего!
– Э-э, – сказал я. – Понимаю, в чем тут сложность. Погоди минуту! Вы, охотники на демонов, насколько я знаю, единственные, кто умеет путешествовать между мирами. Что…
Тут кто-то крикнул:
– Эй, найдите себе другое место для репетиции!
От этого Джорис так и припустил бегом прочь по улице.
– Что тебе мешает, – пропыхтел я, нагнав его, – положить деньги в банк в другом мире, например, здесь, где нет рабства?
– Хорошая мысль, – ответил Джорис на бегу, – но придется сказать Констаму… Ой нет! Мне в жизни столько не заработать. Это безнадежно.
Подбодрить его мне было нечем, поэтому я промолчал.
Мы вернулись домой к Адаму. Там была Хелен и с ней Констам. Они стояли в передней возле Фреда, довольные-предовольные. Лицо у Хелен было все розовое под смуглой кожей, прямо как у Констама. Она закатила рукав, и ее рука была… то есть руки почти что не было. На ее месте появился сноп света в форме руки. Сквозь него мне было видно и ковер, и Фреда. Но вот что странно – и даже жутко: внутри руки, в середине этого снопа света, виднелась другая рука, гораздо меньше, вся ссохшаяся и скукоженная. Это была та рука, с которой Хелен родилась. Неудивительно, что она никому не хотела ее показывать.
Констам посмотрел на нас будто кот, наевшийся сметаны.
– Глядите! Вот он, наш живой клинок!
Знаете, я чуть не убежал наверх дуться.
