– А без священника разве получится? – уточнила Фенелла сквозь звон.
– Надо сосредоточиться и постараться, чтобы получилось, – ответила Шарт. И начала читать важным церковным голосом: – «Проклят, кто сделает изваянный или литый кумир, мерзость пред Господом, и поставит его в тайном месте! Весь народ возгласит и скажет: аминь».
– Аминь, – послушно сказали Имоджин и Фенелла.
– «Проклят злословящий отца своего или матерь свою! Проклят нарушающий межи ближнего своего!»
– Ты уверена, что надо читать именно это? – спросила Имоджин.
– Тут так написано, – сказала Шарт. – Наверное, лучше это пропустить и перейти прямо к делу. Ну вот. «Страшно впасть в руки Бога живого: дождем прольет Он на нечестивых горящие угли, огонь и серу; и палящий ветер – их доля из чаши; се, грядет к нам Господь и узрит нечестие живущих на земле…»
Салли ощутила, как внутри раздувается знакомый ужас. Она посмотрела на сестер по очереди. Шарт была сосредоточена и полна решимости, и от этого крупные ее черты были совсем не размытые, а ясные и непреклонные. Фенелла с колокольчиком казалась старше своих лет, напряженная и безжалостная, как хищная птица. Имоджин смотрела на трепещущий огонек свечи, и над переносицей у нее залегли две маленькие отчетливые морщинки. Вид у Имоджин был испуганный, как всегда, когда ей приходилось делать волевое усилие. Салли понимала, что сейчас они сосредоточили всю свою волю на том, чтобы изгнать призрака. Ужас все нарастал в ней, а с ним и чувство утраты и одиночества.
– «И кто выдержит день пришествия Его, и кто устоит, когда Он явится? – нараспев читала Шарт. – Лопата Его в руке Его, и Он очистит гумно Свое и соберет пшеницу Свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым. День Господень так придет, как тать в нощи…»
И вдруг, точно так же, как перед сеансом, Салли обнаружила, что все кругом словно разорвалось на полосы. Обрывки Шарт, Фенеллы, Имоджин, свечи раскачивались туда-сюда.
– «Доколе свет с нами, да будем веровать в свет, – пела Шарт, – да будем сынами света. Да не будем извержены во тьму внешнюю, где плач и скрежет зубов. Не станем пренебрегать благодатью Божией, ибо Господь в милосердии своем призывает нас к покаянию…»
Теперь уже с каждым словом Шарт, с каждым ударом колокольчика прорехи в картине становились все шире. А в них… Салли закричала беззвучным криком. Там, во тьме, таилась жирная, бесформенная серая тварь – будто кокон, будто мумия, будто личинка жука. Тварь была огромная и пыталась втянуть Салли в расширяющиеся щели – в себя.
– Не надо! – завизжала Салли.
Все, что угодно, лишь бы ее не поглотила жирная серая личинка. Салли поддалась вихрю ужаса, и он унес ее вон, в дальнюю даль, в ночь, неведомо куда, – она неслась, вертясь и крутясь, пока последние остатки ужаса не улеглись. И очутилась в темном поле – она двигалась прочь по той же дороге, только в обратную сторону.
– Может, мне просто положено уйти той же дорогой, что пришла, обратно в никуда, – уныло проговорила Салли.
Но в этом не было логики. Да, сестры ее не любят, но она по-прежнему многого не понимала. Не представляла себе, как стала призраком. И хотела это выяснить. Салли задумалась, как бы это узнать, и обнаружила, что уверенно, можно сказать, целеустремленно летит по дороге. Ночь была тихая, теплая, пахло сеном и какими-то неопределенными цветами. От этого Салли стало спокойнее. Но было так темно, что поначалу она испугалась.
– Глупости! – сказала она себе. – Призраки призраков не боятся!
Кроме того, вскоре она обнаружила, что кругом не совсем темно. Дорога тихонько светилась – слабым серовато-белым между угольно-черными шелестящими кустами. Звезды сияли над головой – будто бриллианты, раскиданные по иссиня-черному бархату, такие яркие, что среди них попадались и отчетливо зеленые, и оранжевые, и бледно-голубые, а не просто мерцающие серебряные точечки, какими их всегда представляла себе Салли. Попадались среди них и жемчужные – там, где их заслоняли мелкие клочки облаков. А когда Салли поднялась над кустами, оказалось, что и поля за ними все жемчужные, посеребренные сырым ароматным туманом, в котором выжидающе высились черные деревья.
Отсюда, с вышины, Салли прекрасно видела деревья на холме впереди, черные на фоне разбавленной черноты неба. Среди них светился оранжевый квадрат окна. Там, в спальне на ферме, кто-то был. Едва Салли увидела оранжевый квадрат, как он почти сразу погас, ненадолго ослепив ее. Там кто-то лег спать. И тут же из-за жемчужных полей еле слышно донесся звон школьных часов, отбивавших полночь.
– Полночь, – сказала Салли. – Время призраков. Мое законное время. А это – дом Одри. Вот возьму и проверю, там я или не там!
Это было так искусительно – и страшно тоже. Салли точно знала – точнее всего остального, – что произошло что-то ужасное, какая-то катастрофа. А вдруг она явится на ферму, а там лежит ее мертвое тело? Надо думать, не просто так она стала призраком – что-то с ней стряслось.
Но, как ни крути, следует пойти и проверить. Салли все плыла между кустами в гору, где дорога из-за деревьев превратилась в еле-еле мерцающую полосу, и в конце концов очутилась у ворот фермы. За воротами висел жаркий навозный запах скотного двора. Салли стало немного страшно: ведь все звери ее явно чувствуют. Она шарахнулась по воздуху в сторону от какой-то огромной белой туши, которая свирепо закряхтела на нее – это оказалась белая свинья, – а потом от зашипевшего котенка и от рыка овчарки. В конце концов душераздирающее ржание Одриного пони заставило ее метнуться сквозь стены в уютное замкнутое пространство дома. Там было душно и пахло мастикой для мебели.
Внутри Салли растерялась. Она не помнила, чтобы ей доводилось бывать в этом доме. Нашла лестницу – старую, темную, застеленную новым ковром, от которого пахло новизной; таким же новым ковром застелили и изогнутый коридор на втором этаже. На верху лестницы Салли остановилась и зависла: она не представляла себе, где искать. У нее мелькнула было мысль, что тело само притянет ее, но эта мысль как пришла, так и растворилась. Очевидно, так не получится.
Потом произошло два события. Во-первых, внезапно посветлело. В окно где-то справа упали длинные серебряные лучи и достигли изогнутого коридора. Взошла луна. Свет
