Все вот-вот должно было случиться, как вдруг правая лопатка Анны коснулась чего-то обжигающе холодного, вмиг отрезвляя её опьяненное сознание.
— О боже, что же мы делаем? — простонала девушка и, вывернувшись из объятий Рихарда, слепо зашарила руками по измятой постели, что-то разыскивая среди складок простыни и одеяла. — Им нельзя это видеть — это же дети!
Моран оторопел.
Какие дети?!
А в это время его бесценная иномирянка ползала по кровати в поисках чего-то, известного только ей. Растрепанная, взволнованная, в одном приспущенном чулке; в странном, но таком умопомрачительном бюстье и… панталончиках? Нет, он не знал названия того ажурного нечто, что обтягивало её попу. Сдохнуть можно, что за соблазнительное непотребство на ней было надето! Демоновы тряпочки! От одного их вида его повело, а в венах вскипела кровь. Граф даже испугался: как бы пар не повалил у него из всех щелей. От такого зрелища может. Но это не беда — беда была в пижамных штанах! Ему показалось, что он слышал треск ткани, разошедшейся по швам в области паха.
— Ага! — Анна издала торжествующий вопль. — Вот вы где! Спрятались?
Моран сморгнул и заставил себя сосредоточиться на том, что оказалось в ладони девушки.
— Два… — каркнул мужчина севшим голосом и откашлялся, — таурона? Откуда?
— Он был собран из двух половинок. Брат и сестра. Подростки… Понимаешь? — растерянно пробормотала бесса, засовывая артефакты глубоко под подушку. — Это долго рассказывать… Они не должны видеть то, что здесь… что мы… в общем… — Совершенно стушевавшись, заглянула Рихарду в глаза и, виновато скривившись, тихо спросила: — Я испортила весь настрой, да?
Ах, если бы! Настрой его был — ого-го какой! Лишь с одной разницей: схлынула сумасшедшая страсть, и на её место пришла щемящая нежность к этому невозможному созданию из другого мира. Дарить ласки, дарить свою любовь ей оказалось настолько приятным, что вряд ли когда он это делал с такой увлеченностью и самозабвением. Сдерживать себя было еще сложнее. Её тихий всхлип и ногти, впивающиеся ему в спину. И как бы осторожен он ни был, прозвучавшее в комнате в этот ранний утренний час её жалобное «ой» начисто снесло голову. Теперь она была его миром, воздухом, жизнью, счастьем, единственной.
А уж как грудь распирало от осознания, что он первый у этой женщины… которая еще и утешать его принялась! Кошмар! Его! За то, что не предупредила о своей невинности. За то, что не видела, с её слов, «фейерверк» и «звездочки под закрытыми веками». Что «не рассыпалась на осколки». Но, однако ж, «в космосе побывала». Только за все эти глупости хотелось залюбить её до смерти! И просить, просить прощения… И снова любить.
Стрелка часов неумолимо приближалась к семи. Сквозь опущенные ресницы Рихард следил за подрагивающей железной деталью механизма, готовящейся перепрыгнуть на следующее деление, и люто ненавидел её. Обнимая расслабленное тело Анны, молил богов остановить бег времени. Но, увы…
— Я тебе руку отлежала, — прошептала девушка и забавно потерлась носом о его грудь.
— Отлежала. И коленкой острой впилась мне в бедро, — усмехнулся Моран и вопреки претензиям еще крепче прижал её к себе. — Скажи, тебе понравился Виннет?
— Очень.
— Я тебя, наверное, напугал своей маленькой смертью?
— Очень.
— Ты сильно волновалась за меня?
— Очень.
— Ты любишь меня?
— Очень… Фи-и, как не совестно, милорд. Нечестно играете!
Его сиятельство расплылся в довольной улыбке и тут же охнул, получив ощутимый щипок за бок.
— Анна… — Тембр голоса Рихарда изменился. Стал низким, тягучим. — Я всем сердцем желаю прожить с тобой жизнь. Назвать своей графиней. Что ответишь мне, Анна-Лаэта Ньер?
Девушка тихонько вздохнула. Предложение на скомканных простынях после ночи любви?
Здравый смысл графа все еще в нирване. Но ведь глаза не могут лгать. Объятия не могут быть притворными. Такие — нет.
— Я отвечу «да», но позволено ли тебе будет? Неизвестная бесса, за душой ни гроша. Ни дома, ни… Другими словами — бесприданница сомнительных кровей с иномирной пропиской.
— Я услышал все, что хотел, а остальное… тебя не должно волновать. Сегодня же объявим… Что? Что случилось? Куда ты?
— Надо вставать. Скоро сюда нагрянет целая делегация во главе с твоим братом. Посмотри, во что мы превратили постель! Где мое платье? — Анна за мнимой суетой пыталась скрыть волнение, смятение и свою простодушную радость со слезами.
Они собирались в суматохе. Сталкивались, смеялись, целовались и, с видимым сожалением отрываясь друг от друга, вновь кидались на поиски вещей.
— За креслом. А ты пижаму мою случайно не видела?
— Посмотри под кроватью.
— Интересно, как она туда попала? Теперь не могу найти пояс от халата!
— На дверной ручке. Застегни мне пуговички сзади.
— Как называется эта кружевная прелесть?
— Бюстгальтер… Я не могу найти обереги!
— Язык сломать можно… Под подушкой.
— Ага, а подушки на полу…
— Возможно, закатились?.. Вижу!
— Не кряхти. Достал?
— Держи.
С сожалением сжала в кулаке обереги. Наверное, надо было рассказать Рихарду о том экзамене, что устроили ей близнецы. Рассказать о своей несмелой мечте, но… Терзать ещё и его чувства она не хотела, достаточно, что сама испытывает горькое сожаление о невозможности изменить их с матерью земное прошлое. Если бы на этом свете не стало её графа, она бы не задумываясь в тот же миг заставила, умолила ребят вернуть её обратно. Какой смысл жить в этом мире без него? Но он, к великой радости, очнулся, и выбор сделан. Не все мечты исполняются разом, некоторые можно отложить на потом. Разве нет?
— Ай! — вскрикнула от неожиданности Векшина.
Две половинки таурона на её ладони словно намагниченные притянулись друг к другу и вспыхнули обжигающим золотом, ослепляя.
— Что происходит? Анна! — На лице графа отразились тревога и страх, когда любимая на глазах вдруг стала… растворяться! Сообразив, что происходит что-то нехорошее, необъяснимое, он бросился к девушке с рыком: — Брось артефакт!
— Не могу… — беззвучно вымолвили её губы, — Рич…
Ужас и непонимание происходящего охватили обоих. Моран пытался выбить из её руки колдовскую вещицу, но пальцы прошли сквозь тело, будто сквозь фантом.
Анна Векшина медленно и неумолимо исчезала.
Таяли в воздухе милые черты, как если бы дым развеивался, оставляя после себя только воспоминание.
— Нет! Вернись!!!
Нечеловеческий крик отчаяния разнесся
