Срива сидела слева от отца, и таким образом избежала смертельной чаши. Сейчас она поднялась из-под стола, где в ужасе пряталась, залилась слезами и с мольбой обняла колени Голдри. Голдри велел отвести ее в лагерь и до утра оставить в безопасном месте.
Кориниус почувствовал, что конец его близок, собрал последние силы и сказал:
– Я рад, что погибли мы не от твоего меча, а в неравной игре судьбы, чьими орудиями стали этот Корсус и дьявольская гордыня Короля, который хотел запрячь в свою колесницу и небо, и землю. Удача – шлюха: обняла меня за шею и вдруг лягнула под дых.
– Не удача, а боги, милорд Кориниус, – сказал Голдри. – У них ноги подкованы руном.
Принесли воду, и Брандок Дах хотел дать Кориниусу напиться. Но Кориниус только тряхнул головой, так что опрокинул чашу, и, зло взглянув на лорда Брандока Даха, проговорил:
– Подлец, ты пришел глумиться над могилой Колдунии? Ты больше похож на плясунью, чем на воина, а бьешь в сердце.
– Зачем? – сказал Брандок Дах. – Если пес укусит меня за бедро, я ведь не должен кусать его в то же место.
Веки Кориниуса закрылись, и он совсем тихо произнес:
– Как выглядят твои побрякушки в Кротринге, после того как я потрепал их?
На этих словах отрава доползла до его сердца, и он умер.
* * *В зале настала тишина, потом раздались шаги, и лорды Демонланда повернулись к высокому входу. За аркой двери зиял темный проем, ибо Корсус в агонии содрал тканые занавеси, и они лежали кучей на полу, а он поверх них. Рукоять меча Кориниуса торчала у него из ребер сзади, а сам меч на фут вышел из груди. Пока они смотрели на все это, через порог переступила леди Презмира в короне и богатом одеянии, сразу оказавшись в свете факелов. Ее лицо было бледно и печально, как зимняя луна в облаках, плывущая высоко в небе в ветреную ночь. При виде ее холодной красоты лорды замерли без слов.
Потом Джасс, словно пытаясь овладеть своим голосом, сдержанно поклонился ей и сказал:
– О королева, мы не тронем тебя. Мы все к твоим услугам, приказывай. Прежде, чем отплыть домой, мы хотели первым делом снова возвести тебя на трон твоей родины, Пиксиленда. Но сейчас мы связаны роковыми событиями и страшными делами. Совет назначен на утро. Ночь призывает к отдыху. Прошу тебя, не держи нас.
– Ты предлагаешь мне Пиксиленд, милорд Джасс, – сказала она. – А я королева Бесовии. Ты думаешь, что можешь дать мне отдых в эту ночь. Те, кто мне дорог, отдыхают: мой муж, мой любимый лорд Корунд; мой брат принц; мой друг милорд Гро. Свою смерть они нашли, встретившись с вами, – враги вы или друзья?
Джасс сказал:
– О королева Презмира, когда валится дерево, падает и гнездо. Все решает судьба, а мы в ее руках всего лишь волчки, как она захочет, так мы и вертимся. Мы не воюем с тобой, и я клянусь, что мы позаботимся о том, чтобы возместить тебе весь ущерб.
– Ах, клятвы! – воскликнула Презмира. – Что вы мне можете возместить? У меня есть молодость и осталась бедная моя красота. Вы можете воскресить троих мужей, которых вы убили? Думаю, что твоего хваленого искусства на это не хватит.
Они молчали, глядя, как она грациозно проходит мимо стола. Она смотрела на мертвых лордов и пустые чаши словно издалека, и казалось, не понимала, что видит. Все чаши были пусты, кроме одной, передвинутой Виглусом, которую Корсус после него не допил. Красивая была чаша, из бледно-зеленого стекла, удивительной работы, ее ножка изображала трех свившихся змей, золотую, серебряную и железную. Леди Презмира небрежно тронула чашу пальцами, взглянула на демонов и произнесла:
– У вас в Демонланде всегда было в обычае съесть яйцо, а скорлупу отдать как подаяние, – потом указала на мертвых колдунов: – Они тоже жертвы вашей утренней охоты, милорды?
– Ты ошибаешься, леди! – воскликнул Голдри. – Демонланд никогда не применял к своим врагам таких коварных приемов.
Лорд Брандок Дах быстро взглянул на него и словно случайно шагнул вперед, говоря:
– Я не знаю, какой искусник сделал твою чашу, но она странно похожа на ту, что я видел в Бесовии, только красивее.
Он протянул руку, но Презмира опередила его и быстро придвинула чашу к себе, так чтобы он ее не достал. Их взгляды скрестились, как мечи, и она сказала:
– Не думай, что у тебя есть худший враг, чем я. Это я послала Корсуса и Кориниуса растоптать Демонланд и утопить его в болоте. Имей я хоть искру мужской силы, кто-то из вас уже с воплем отправился бы к теням, прислуживать моим дорогим, которым я подняла парус. Но силы у меня нет. Убейте меня и отпустите.
Джасс, который уже обнажил меч, сунул его назад в ножны и шагнул к ней. Но между ними был стол, и она отступила на возвышение, где лежал Корунд. Там она встала над ними, как богиня-победительница с чашей в руке, и сказала:
– Не заходите за стол, милорды, а то я осушу эту чашу за то, чтобы вы были прокляты.
Брандок Дах сказал:
– Кости брошены, Джасс. Королеве выпал риск умереть.
– Миледи, – сказал Джасс, – я тебе клянусь, что к тебе не будет применена сила, и мы ни в чем тебя не ограничим. Мы тебе окажем только почести и почтение. Если хочешь, прими нашу дружбу, в память о твоем брате.
Ее взгляд был ужасен, и он сказал:
– Только не наложи на себя руки в эту ночь, миледи. Ради них, которые, наверное, смотрят на нас из неизведанных пустот, из-за озера печали, не делай этого.
Все еще смотря на них, держа чашу в поднятой правой руке, Презмира легко провела левой рукой по бронзовым щиткам на кольчуге Корунда, которая облегала его могучую грудь. Ее рука коснулась его бороды и отдернулась. Потом она снова нежно положила ее ему на грудь. На мгновение ее красота как будто стала ярче, и она сказала:
– Меня отдали Корунду, когда я была совсем молода. Сегодня ночью я буду спать с ним или править с ним среди мертвых.
Джасс сделал движение к ней, но она остановила его взглядом, ее тело напряглось, а несравненные зеленые глаза стали глазами львицы. Она сказала:
– Неужели твое величие настолько переросло твой разум, что ты можешь вообразить меня своей нахлебницей, меня, принцессу Пиксиленда, королеву огромной Бесовии, жену величайшего воина в Карсэ, который только вчера был бичом и грозой всего мира? О лорды Демонланда, благополучные глупцы, не говорите со мной больше, ибо речь ваша безрассудна. Вы можете поклониться простодушной оленихе в горах, просить ее жить с вами в тепле и уюте, после того как убили
