И она выпила чашу до дна, потом отвернулась от лордов Демонланда, как королева может без внимания отвернуться от не стоящей внимания толпы, встала на колени у носилок Корунда, нежно обвила руками его голову и спрятала лицо на его груди.
Когда Джасс заговорил, в его голосе были слезы. Он приказал Бремери вынести из пиршественного зала тела Корсуса и Зенамбрии, и сыновей Корунда и Корсуса, скончавшихся от яда, и наутро похоронить их с почестями.
– Что же касается лорда Кориниуса, я повелеваю, чтобы его в эту ночь положили на погребальное ложе для торжественного прощания, а наутро мы вынесем его хоронить перед Карсэ, как подобает прославленному военачальнику. Но великого Корунда и его жену нельзя разлучать. Они будут лежать в одной могиле, во имя своей любви. Прежде, чем мы отсюда уйдем, я воздвигну им памятник, как королям. Ибо благороден и царствен был Корунд, и великий воин, и честный боец, хоть и злейший наш враг. Удивительно, какими крепкими узами любви привязал он к себе свою несравненную королеву. Кто знает женщину, более верную и высокую душой? И вряд ли найдется более несчастливая.
Потом они все вышли во внешний двор Карсэ. Ночь еще хранила некие признаки волнения небес. Буря прошла, небо успокоилось, но обрывки грозовой тучи еще носились по нему. В просветах между ними вздрагивали звезды. Заходила наполовину полная луна, опускаясь за Тенемос. Уже чувствовалось дыхание осени, и демонов знобило после душного воздуха пиршественного зала. Дымились руины Железной Башни, а поваленные стены вблизи нее и обрушенные куски кладки в темноте казались чудовищными остатками древнего хаоса. От них поднимались едкие пары`, как от горящей серы. Отвратительные ночные птицы летали туда-сюда над этими серными парами, и летучие мыши на кожаных крыльях кружили над ними, еле различимые в темноте. Их становилось видно, только когда они проносились под лунным диском. А с одиноких дальних болот прилетали на крыльях ночи печальные звуки плача и стенаний, то громче, то тише.
Джасс положил руку на плечо Голдри и сказал:
– В этих стенаниях нет ничего земного. И твари, которые кружат над нами, не настоящие совы и летучие мыши. Это оставшиеся без хозяина духи оплакивают его. Ему многие служили, дьяволы земли, воды и воздуха, он держал их в подчинении своим колдовством, они появлялись и исчезали по его велению и выполняли его волю.
– Ему это не помогло, – сказал Голдри. – И меч Колдунии, направленный против нас, сломался в его руке и убил его могучих храбрецов.
– Но правда и то, что не жил на земле более великий властитель, чем Король Горайс Двенадцатый. Когда после всех долгих войн мы загнали его, как оленя, он боялся колдовать, ибо до сих пор это никому не удавалось дважды. Он знал, что тот, кого он вызовет из глубин, его самого уничтожит, если он ошибется даже в самой малости. В первый раз он только споткнулся, но его спас ученик. Заметь, как он уходил сейчас: ничем земным его нельзя было взять. Был жуткий гром, Железная Башня раскололась, черный замок Карсэ стал ему памятником, лорды Колдунии и сотни наших и его воинов послужили погребальной жертвой, а ночные духи стенают, как плакальщики.
Они вернулись в лагерь. В свое время закатилась луна, ушли тучи, спокойные звезды продолжили свой вечный путь до утра; ночь снова стала обычной ночью, словно и не была свидетелем того, как слава и мощь Колдунии была разбита вдребезги молотом судьбы.
XXXIII. Царица Софонисба в Гейлинге
О развлечениях, устроенных лордом Джассом в Демонланде для царицы Софонисбы, воспитанницы богов; о том, что больше всего удивило ее после всех чудес, которые она увидела в этой стране; редкий пример того, как весной в счастливом мире, вопреки ожиданиям, нечто возрождается
Прошли месяцы, и наступило время года, когда царица Софонисба должна была сдержать свое обещание и приехать в гости к лорду Джассу в Гейлинг. И случилось так, что безветренным апрельским утром галеас из Зимьямвии с царицей на борту вошел на веслах в гавань Лукинг.
Весь восток был залит золотом рассвета. Резко очерченная, словно бронзовая, Картадза еще заслоняла солнце; в большой тени горы дремала гавань, и сонно стояли в неясной синеве и пурпуре рощи земляничных деревьев и каменных дубов. Белые мраморные причалы и аллеи розовоцветных миндалей, просыпаясь, отражались в безмятежном море, как в зеркале. На западе за заливом вся земля уже встречала наступающий день яркими красками. Вершины гор еще были в снегу и резко выделялись на фоне неба: Дайна, Вилка Нантреганона, островерхий Шард, все пики гребня Торнбек и Невердейла. Утро смеялось на плечах отрогов и целовало пышные леса у подножий, где каждый сук отсвечивал сочным коричневым цветом, и на мириадах веток словно вспыхивали бесчисленные почки. Белые туманы еще покрывали влажные долины, где Тиварандардейл тянулся к морю. Берега Ботри и Сирамси, земля под Тремнирским Обрывом и лужайки меж березовых рощ к югу от Аулсвика были усыпаны золотыми ранними нарциссами.
Галеас провели на веслах к самой северной стоянке и зачалили. Нежный аромат миндаля означал весну, и весна сияла в облике царицы, когда она сходила с корабля в сопровождении свиты, и ласточки летали вокруг нее и садились ей на плечи. Вечной юностью поделились с ней боги, воспитавшие ее, и вечный мир подарили Коштре Белорне.
Лорд Джасс с братьями встречали ее, с ними был и лорд Брандок Дах. Они все по очереди поклонились, поцеловали ей руки и сказали:
– Добро пожаловать в Демонланд!
– Не только в Демонланд, милорды, – ответила она, – но снова в мир. И в какую еще гавань из всех гаваней, и в какую страну из всех стран я могла бы направить руль, как не сюда, к вам, кто своими победами принес мир и радость всему миру? В старину, до того как имя Горайса и название Колдунии не слышали в Моруне, мир в той стране спал так же сладко, как будет спать для нас в этих землях и в Демонланде, особенно теперь, когда грозные имена навеки пропали в водовороте тьмы и забытья.
Джасс сказал:
– О царица Софонисба, не желай, чтобы великие имена забывались навечно. Так забудутся и войны, которые в минувшем году завершились великой победой, сделавшей нас бесспорными властителями земли, и мы сами, и те, кто сражался против нас. Надо, чтобы эти имена переходили из уст в уста в течение многих поколений, пока стоит мир.
Они оседлали лошадей и поскакали из гавани на верхнюю дорогу, потом между открытых пастбищ
